На фестивале в Локарно прошла премьера конкурсного фильма "Бубен, барабан" режиссера Алексея Мизгирева. Актриса Наталья Негода играет в нем библиотекаршу, которая весьма необычным образом пытается противостоять тусклой бездушной реальности российской глубинки. С НАТАЛЬЕЙ НЕГОДОЙ побеседовал АНДРЕЙ ПЛАХОВ. — Что побудило вас согласиться на роль в фильме молодого режиссера, не обладающего магией имени?
— Именно это. В какой-то момент я поняла, что если не появится другой человек, у которого нет штампов восприятия меня как актрисы, я не буду сниматься. Я никогда не играла в чистом артхаусе. Мне предлагали роли, где надо было обязательно немного поистерить, немного поулыбаться, немного подраздеться. Когда я прочла сценарий "Бубен, барабан", сразу поняла, что это моя вещь. Наверное, была готова к этому материалу. Я уже в том возрасте, когда не хочется говорить на языке наработанных штампов.
— Чем Мизгирев как режиссер другого поколения отличается от тех, у кого вы снимались раньше?
— А чем отличаются блондинки и брюнетки? Если человек талантлив, этим все сказано. Когда я узнала, что Мизгирев по образованию философ, это сняло многие вопросы. В работе он придерживается некоторой схематичности, не всегда имеет готовые ответы на актерские вопросы: надо так или эдак. Он как бы из породы двоечников, которые в итоге становятся пятерочниками. Гражданская позиция у него четче оформлена, чем режиссерская. Так что, можно сказать, на старости лет мне повезло.
— Напрашивается сравнение с вашей знаменитой ролью в "Маленькой Вере". Как вы теперь думаете, то был просчитанный успех или счастливое попадание в нерв времени?
— Просчитанного ничего не было, все работали на чистом энтузиазме. Такие вещи случаются в молодости. Я фаталист и знаю, что далеко не все от нас зависит. И с Лешей Мизгиревым что-то совпало, звезды стали в правильный ряд, мы оказались на одной волне.
— У вас есть опыт съемок в американских фильмах. А с этой точки зрения чем отличаются наши режиссеры?
— Для меня было неожиданно то, что Мизгирев не только не потребовал предсказуемых вещей, но заставил все, чем я, мне казалось, была сильна, спрятать внутрь. Как раз то, что мне нравилось у западных актеров. Я наблюдала их стиль работы изнутри. Мне казалось парадоксальным, что они называют себя последователями системы Станиславского. Все равно никто из настоящих актеров не раскроет посторонним свою кухню.
— У каждого свое ноу-хау?
— Да, свой крючок. Мой педагог говорил: ни от чего не отказывайтесь, зовут в гости — идите, зовут на рыбалку — идите. Если вы наблюдательны, а это необходимо для артиста, вы всюду подцепите что-нибудь в свой будущий багаж. И когда-нибудь оно щелкнет, и это великое счастье, ради этого стоит годами держать паузу. С Лешей у меня были сцены, когда щелкнуло. Но потолка все равно не почувствовала. После "Маленькой Веры" мне казалось, больше ничего не смогу сыграть. А тут был скорее накопительный процесс.
— Что же накопилось в вашем опыте?
— Понимаете, закончились времена невыносимой легкости бытия — включая кинематограф. Неважно, кризис или нет, существует возраст и оценка себя в пространстве. Когда вместо революционного подхода, когда мы как новые Клары Цеткин готовы были идти на баррикады, начинаешь руководствоваться инстинктом. Как слоны, которые уходят и умирают поодиночке. Глянец, силиконовые долины заполонили наше сознание. Страшно, когда ты понимаешь, что ничего не можешь изменить, но еще страшнее чувствовать бессилие изменить себя. Разум не оденешь во фрак, в Dolce & Gabanna.
— Фильм "Бубен, барабан" об этом? Это вы вложили в характер своей героини?
— Причина ее поступков — непрощение себе своих ошибок. Кто-то называет это слабостью, но я считаю, что в этом ее сила. Она ни у кого ничего не просит и делает странные вещи, но не предает себя.
— В "Маленькой Вере" ощущалась связь с эпохой перестройки. Ваш новый персонаж как-то связан с характером нашего времени?
— Моя маленькая философия состоит в том, что понятия времени нет, есть понятие нас во времени. Оно течет, оно бесконечно (говорят, у него тоже есть конец, но это уже трудно представить). Для нас время связано с нашей эволюцией, с тем, что происходит со мной, с Наташей, как актрисой и как человеком. Какие книжки я стала читать и какие перестала. Как изменила отношение к своим соседям. И к артистам, самым большим, и к остальным. Я стала терпимее ко многим вещам, стала больше слышать других людей, не только себя, хотя и сейчас это для меня проблема. Стала бояться не отсутствия ролей, а своего эгоизма, эгоцентризма, как с ними справиться. Это примитивные вещи, но они называются взрослением. Взрослеть тяжело, но интересно. Тот же вопрос смерти. В молодости думаешь: все умрут, а я останусь. Представляешь, что лежишь в гробу, все рыдают, а ты смотришь из-за кустов и думаешь: ага, теперь вы поняли, кого потеряли. Возможно, это от отсутствия образования, я имею в виду, религиозного. Ничего нет интереснее, чем жить и познавать себя в пространстве. А если еще есть возможность выплеснуть себя в профессии — это счастье. Это все равно что сходить к психоаналитику.
Источник: kommersant.ru
|
