Ирония в таком великом деле вполне уместна, тем более автор этого произведения давно это жизненно важное чувство для любого художника утратил. Сквозь дорогие видеоткрытки, снятые великолепным оператором и в сопровождении великолепной музыки, как улыбка чеширского кота проступало огромное нечеловеческое эго Никиты Михалкова.
Уважая огромный труд огромного числа людей, среди которых большую часть составляют профессионалы высочайшего класса, я вынуждена признать: великий фильм оказался величайшим обманом в истории отечественного кинематографа.
В фильме много театра, в самом дурном смысле этого слова.
Это выражается в обилии примитивных пропагандистских приемов, агитирующих то за родину, то за православие, в намеренных агрессивных искажениях исторической правды, в лишенных всякой логики вымученных сюжетных ходах, в приблизительности отношений и характеров. Все это повлекло за собой лобовую и грубую манеру актерской игры. Отсутствие внятной сюжетной линии компенсируется яркими спецэффектами, невыносимым натурализмом, граничащим со смакованием и общей эмоциональной истеричностью.
Эпизоды, мало чем связанные друг с другом, выплывают ниоткуда и выходят в никуда.
Ни один характер не развивается, существуя лишь на уровне заявленной сцены – поэтому играть актерам нечего, ни у одного персонажа нет ни судьбы, ни биографии. А значит – каждый предоставлен сам себе и выдает на гора все, чему научился за годы существования в профессии.
Когда артисты клянутся в любви к режиссеру – их можно понять.
Михалков не просто выбирает артиста на роль – он записывает его в единомышленники, посвящает его в свое братство, окружая его заботой, любовью, восхищением. При такой харизме заручиться преданностью – плевое дело.
Но если в фильме «12» артист Михалков выбрал себе роль экранного лидера и на фоне беснующихся, нещадно переигрывающих партнеров смотрелся эталоном психологизма и единственным носителем художественной правды, то в «Утомленных солнцем два» его Котов столь же схематичен и суетлив, как и прочие персонажи из его окружения.
Олег Меньшиков и Евгений Миронов – пожалуй, единственные из михалковской труппы актеры, отказавшиеся от навязанной режиссером манеры большого стиля и оставшиеся живыми людьми.
В фильме вообще мало живого, подлинного, несмотря на обилие натуралистичных сцен смерти, насилия и жесткости. Нет настоящих человеческих страданий – а есть порой искусная, а чаще грубая имитация, балансирующая на грани дурновкусия.
Совместные молитвы в окопах, крещение Нади, принятое от безногого священника на рогатой мине в открытом море, цыгане с гитарами, звонкой песней выторговывающие у немцев свою лошадь, навязчиво интернациональный состав кремлевских курсантов, бабочка, преследующая нквдэшника Арсентьева, рояли в кустах, на которых то и дело бренчат герои, описавшийся от страха пионервожатый, оголяющий свой зад немецкий пилот – перечислять эти приемы можно бесконечно, недостатка в метафорах нет, и каждая из них преподносится зрителю как режиссерское откровение.
Но люди кино видели и до Михалкова – поэтому они с легкостью узнают пригодившиеся автору цитаты – из «Титаника», из «Рядового Райана», из «Проверок на дорогах», из того же «Сибирского цирюльника».
Мысли и смыслы, которые закладывал Никита Сергеевич в свой шедевр, были в достаточном количестве изложены им в предшествующих премьере интервью.
Ужас в том, что в перенесенные на кран мысли эти превратились из масштабных и глубоких в короткие и примитивные.
А попытка вывести военную тему на иной космический (или религиозный) уровень ограничилась буквальным ауканием божьими знаками из разных углов экрана: то божественное свечение, то слепящий глаза крестик, то горящая икона, то взорванный купол деревенской церкви.
Невозможен разговор о душе без участия человека – и об этом хорошо знали учителя Никиты Михалкова: Достоевский и Толстой.
Заменить человека человеческим типом можно в газетном фельетоне или в комиксе.
Но комикс о великой войне – это уже оксюморон.
Источник: echo.msk
|
