Кризис кризисом, а в Германии натуральный бум киномании. Число зрителей за последний год выросло на 4 миллиона. Похоже, здесь вспомнили старый проверенный способ переживать горькие времена с пилюлями «сладкой киножизни». Вокруг касс «Берлинале» струятся очереди. На электронном табло рядом с названиями фильмов то и дело загорается красный сигнал: «Билеты закончились».
При этом директор фестиваля Дитер Косслик настаивает, мол, нынешний форум отвечает вызовам кризисного времени: игровое кино либо имитирует документальное, либо вырывает у реальности ее злободневность, подчас обгоняя новостные выпуски. У кинематографистов особое чутье на социальные потрясения. Впрочем, и от гламура «Берлинале», по его словам, не собирается отказываться. Но, похоже, в последнее время здесь предпочитают кино, в котором мичуринским способом глянец скрещен с актуальностью. Дорого и сердито. Символом новых веяний стал «Интернешнл», в котором проговаривается тема связи крупнейших банков с коррупцией и терроризмом (что может быть актуальней?). Однако стремительно мчащееся по планете действо облачено в трафаретную форму крупнобюджетного голливудского детектива. Среди первых показов холодноватая предсказуемая судебная драма Ханса-Кристиана Шмидта «Шторм» о карательных операциях в Боснии, их следе на карте сегодняшней Европы, об «опасной и трудной» службе гаагского трибунала.
«Чтец» - очередное мастерское сочинение Стивена Долдри, основанное на романе Бернхарда Шлинка. Облаченное в кинематографическую форму психологическое изыскание на тему взаимоотношений поколений. Лакмусом этих отношений оказывается Холокост. Как сегодняшняя молодежь относится к поколению, чуть ли не единодушно принявшему фашизм? Любовная связь выпускника школы Михаэля и кондукторши под сорок Ханны (Кейт Уинслет). Спустя годы студент юридического факультета во время суда над тюремщицами из Аушвица, в одной из них подсудимых узнает свою возлюбленную. Решающий момент его выбора - проход между решетками концлагеря, за которыми горы туфель казненных. Наверное, режиссер из Германии предложил бы другое прочтение. Британец Долдри скрупулезно, доказательно и последовательно убеждает зрителя в том, что отношения с историей не терпят однозначности. Даже переступившие черту заслуживают, если не прощения, то снисхождения. Эта точка зрения уже вызвала волну атак на картину. Но у Кейт Уинслет, проживающую на экране долгую жизнь вместе со своей героиней, серьезный шанс обзавестись еще одним «Оскаром». Среди слабостей академиков – возрастной грим. А нынешние компьютерные программы позволяют делать с лицами настоящие чудеса.
Лукас Мудиссон предлагает зрителю проверенный временем рецепт проживания кризисных времен. В нравоучительной эпопее «Мамонт» он призывает «хранить семью», сосредоточиться не на зарабатывании денег, а воспитании собственных детей. Три мамы на разных точках планеты вынуждены предоставить заботу о собственных детей «другому». Каждая за это расплачивается. Фильм, нашпигованный банальностями, отдаленно напоминает «Вавилон». Но фальшь и назидание сочится из каждого эпизода этого застывшего вчерашним холодцом кино. Как будто и вовсе не было у Мудиссона авангардных поисков в опусах «Контейнер» и «Дыра в моем сердце».
Вот так подспудно берлинская программа дает очевидный рецепт выхода из кризиса для... отдельно взятых кинематографистов. Еще вчера независимые, снимающие фильмы пусть не равноценного качества, но от собственного лица... Сегодня они делают кино «made in USA»: какие бы страны не значились в титрах. Том Тыквер, Лукас Мудиссон, Бертран Тавернье (в конкурсе его адаптированное под Голливуд 70-х криминальное киночтиво «В электрическом свете»), Ханс-Кристиан Шмидт... Кто следующий?
Кстати тема детства совершенно неожиданно стала одним из лейтмотивов конкурса. Франсуа Озон, не без помощи «цифровых услуг» снял кино о рождении ребенка, превращающем обыденность в волшебство. Озон один из самых чувствительных к требованиям времени режиссеров. В «Рикки» он компенсирует зрителю недостаток позитива. С аптекарской дотошностью замешивает взвесь натурализма и фантастики, традиции и китча, чужого кино и своего. Собственно он и не скрывает своих кинематографических предвестников, нежно иронизируя над дарденновской сдержанностью с их идеями одушевления нравственными усилиями утлой реальности. Над буйством «Безумного Сесила Б.» Джона Уотерса (отца антиголливудского китча 70-х). Над пародийной стилистикой раннего Терри Гиллиама и братьев Цукер. Повесть о чудесном ребенке Рикки зачинается как кухонная социальная драма «жизни на выселках». Изнуренная Кэти приходит в органы опеки за помощью: муж ушел, она не справляется с двумя детьми, особенно с младшим... Дальше пленка разматывается назад (или вперед: тут решать зрителю, привиделось ли все героине, или «есть место чуду»). В момент, когда у пухлого малыша сквозь гематомы на лопатках (не избивает ли малыша отец?») проклевываются крылья, зал охает... Кажется, режиссер без предупреждения поменял пластинку, включив на полную - страсти «Робенка Розмари». Но и «музыка хоррора», ему быстро наскучивает. Он зажигает «диско», переводя стрелки действия на рельсы комедии. Кэти принимает домашнее чадо как нормальное чудо. Да разве рождение ребенка любых родителей не восхищает и страшит подобно землетрясению? Впрочем, по Озону ребенок никакой не ангел, скорее дитя природы, птенец, с рождения рвущийся из гнезда. Мама кроит распашонки с... учетом крыльев. В мясном отделе супермаркета меряет сантиметром примороженные крылья индейки. На ночь накрывает кроватку толстой пеленкой, чтоб малыш Рикки во время взлета не поранился. Черная сказка раскрывает розовый зонтик, социальные муки выворачиваются в фейерверк гротеска. Зритель смеется, забыв на полтора часа о собственных проблемах. Хотя герои для него так и остались инкогнито с немотивированным поведением. «Дисциплинарные механизмы», как определял Фуко: емкости под необходимые автору функции. Впрочем, автор удовлетворен. Его расчет – а это расчетливое кино – снова оказался точным.
Неподалеку от Потсдамер-Платц, ставшей на 10 дней центром мирового кино, находится Берлинская галерея современного искусства. Народ спешит досматривать гигантскую выставку одного из крупнейших авангардистов ХХ века Пауля Клее. В зале «Детство» есть портрет ребенка, каким его представляют себе родители. У необыкновенного детского лица глаза повсюду. От этого рассыпанного в пространстве взгляда не скрыться. Клее не занят «продолжением реальности», он создает символическую картину мира. И оттого его картины излучают волшебство и философское напряжение, как в стихах Тарковского, ему посвященных: «...И однажды утром на картоне /Проступили крылышко и темя: /Ангел смерти стал обозначаться...»
Недаром поэты творчество именуют чудотворством. Кинематограф так любит живописать самые разнообразные чудеса (вот и в криминальной истории Тавернье, современный детектив из глубинки юга США видит себя на групповом фото погибших во время Гражданской войны солдат).
А чудотворство на экране, увы, случается все реже...
Лариса Малюкова - www.novayagazeta.ru
Источник: OVideo
|
