Андрей Данилевич: Добрый вечер, уважаемые телезрители! Приветствую вас в студии телеканала "Интер"! Безусловно, сегодня одним из главных событий в Украине стал первый визит в страну святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла. Пасторский визит к своей пастве, который сам святейший Патриарх неоднократно называл наиболее желанным и наиболее ожидаемым. И вот сегодня беспрецедентное событие в истории украинского телевидения. В прямом эфире телеканала "Интер" его святейшество Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Все вместе мы сегодня надеемся получить ответы на вопросы о роли церкви в жизни современного общества, о вызовах, которые стоят перед человеком, о том, как преодолеть кризисы сегодняшнего дня: кризисы экономические, кризисы социальные и кризисы личностные. Также сегодня в прямом эфире телеканала "Интер" народная артистка Украина Таисия Повалий, актриса театра и кино, поэт Наталья Варлей, заслуженный врач Украины, профессор Ольга Богомолец, историк, академик Национальной академии наук Украины Петр Толочко, актер и режиссер Федор Бондарчук, актер театра и кино, народный артист Беларуси Владимир Гостюхин, музыкант, лидер группы "Братья Карамазовы" Олег Карамазов, актер, телевизионный ведущий Борис Корчевников. И, наконец, в студии собрались представители социального молодежного движения "Молодость неравнодушна" Киевской епархии Украинской православной церкви. Эти ребята работают волонтерами. Они поддерживают детские дома, помогают онкобольным детям, проводят занятия воскресной школы, а также помогают храмам, которые нуждаются в ремонте или восстановлении. Ваше Святейшество, позвольте обратиться к вам с первым вопросом. Сегодня второй день вашего пребывания в Украине. Скажите, почему первой страной для вашего пасторского визита стала именно Украина?
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: Ну откуда же пошла Русь? Русь пошла отсюда, с этих киевских днепровских холмов. Здесь основа нашей веры, здесь начало нашей церкви, здесь начало государственности, из которой потом возникли государственности самостоятельных образований. Здесь наше историческое прошлое. И, может быть, я кого-то удивлю, но в каком-то смысле здесь во многом будет решаться и наше будущее. Наше – под этим словом я подразумеваю всех нас, людей, принадлежащих к единой цивилизации древней Киевской Руси, которая расцвела, развилась и стала мощным фактором мировой цивилизации. Но кроме того есть ведь и чисто религиозные причины. Киево-Печерская лавра – начало нашего монашества, сон подвижников, преподобных отцов, мощи целебные, источающие мира, источающие великую благодать. Куда ж еще можно было приехать, как не в Киев? И когда произошло мое избрание, я уже об этом говорил и сейчас хочу повторить, когда из рук блаженнейшего митрополита Киевского Владимира я получил посох митрополита Киевского Петра, перенесшего кафедру в Москву и именуемого московским святителем также, я почувствовал реально свою сопричастность с этой великой историей, которая началась здесь, в Киеве. Сопричастность с жизнью народа, украинского народа. И потому движение сердца было совершенно конкретным – в первую очередь поехать сюда, чтобы помолиться с украинским народом, поразмышлять, услышать голоса, понять то, чего, может быть, я еще не до конца понимаю. Пасторский визит не означает только учительство. Вообще пасторство – это процесс двухсторонний. Если пастор закрывается от своей паствы, если он чувствует самодостаточность, если он исповедует ложные убеждения в том, что он – альфа и омега и носитель конечно истины, то у него прерывается контакт с паствой. Его слово перестает быть притягательным, на это слово уже не обращают внимание. Я постоянно учусь. И вы знаете, это не какая-то такая заезжая общая фраза. Мне этот процесс обучения доставляет огромное наслаждение. Я люблю слышать голоса людей. Разные, разные взгляды на жизнь. Я пытаюсь сопрягать этот разноречивый хор человеческих мнений с тем, что у меня происходит в сердце, в моем разуме. Я думаю, что без этого я бы наверное не произнес ни одного слова, которое бы стоило внимания. Киев – это то место, где сегодня нужно быть для того, чтобы слышать людей и понимать, что происходит в Украине, и не только в Украине. Поэтому когда я говорю "пасторский визит", я не вкладываю в этот термин никакого патернализма, никакого взгляда сверху вниз. И лучше всего сказать, что я приехал сюда как паломник для того, чтобы общаться со своей паствой, вместе с ней молиться и вместе размышлять. И я благодарю вас за эту возможность обратиться не только к этой замечательной юной телеаудитории, которая собрана здесь, в этой красивой студии, но и к украинскому народу. Я отдаю себе отчет в том, что некоторые с огромным интересом сейчас взирают на экран, с уважением к личности того, кто обращается. Но есть люди, которые смотрят сегодня на экран с огромным раздражением. Я не буду говорить специально ни для одних, ни для других. Я буду говорить то, что мне Бог будет класть на сердце. А вы судите, судите сами. Но судите непредвзято. В какой-то момент мы все нуждаемся в том, чтобы отдать свой разум благодати божьей. Человек часто противится благодати божьей, стремится идти наперекор этому божественному потоку. Но когда-то нужно отдаваться, особенно в критические моменты. Это означает, что мы должны чаще обращаться к Богу и просить его помощи. Не только в наших житейских, бытовых делах – экзамен сдать, на работе какой-то иметь успех, домашние конфликты преодолеть. Это означает, что и в сложных вопросах истории, историософии, в сложных и запутанных политических схемах современности мы должны, верующие люди, а я обращаюсь сейчас в первую очередь к верующим, должны сопрягать это наше проникновение в суть проблем с призыванием помощи божьей. Если будем сочетать молитву и труд, то многое нам откроется – то, что еще вчера казалось совершенно безнадежным для понимания. То, что ориентировало наше мышление и наше поведение на конфликт, вдруг в одночасье меняется. И тот, кто казался тебе еще вчера врагом, перестает быть таким. Ты вдруг увидишь его лицо, его улыбку, его глаза, понимаешь, что это человек со своей судьбой, со своими страданиями, со своими радостями. И вот проникновение в эту внутреннюю сокровенную жизнь человека и открывает ведь возможность для того, что мы сегодня называем диалогом. Я очень хотел бы, чтобы без предвзятого мнения, без априорного отрицания всего того, что я буду говорить, послушали сегодня меня и те, у кого как бы нет причин с особыми симпатиями встречать в Киеве патриарха Московского и всея Руси.
Андрей Данилевич: Итак, сегодня мы имеем уникальную возможность в прямом эфире задать вопросы святейшему патриарху. Этих вопросов много, особенно учитывая то непростое время, в которое мы живем. Итак, давайте начнем наш диалог. Петр Петрович Толочко.
Петр Толочко: Можно на правах старшего задать вопрос? Ваше Святейшество, недавно я слышал, Вы рассуждали о проблеме идеальной модели взаимоотношений церкви и государства. При этом неоднократно употребляли термин "симфония" из византийской православной церкви, терминологии. И я хотел бы, чтоб мы сегодня снова порассуждали на эту тему. Возможно ли достижение симфонии такой, какая была в византийское время, в наше время? И что для этого должна сделать церковь, с одной стороны, и государство – с другой стороны? Спасибо.
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: Благодарю вас за этот вопрос. Я думаю, что византийская симфо́ния или как греки произносят симфони́я – это идеал, это идеальный проект, выражаясь современным политологическим языком. Но ведь, собственно говоря, так и строится человеческая жизнь – создаются идеи, идеальные проекты. Они предлагаются обществу. Ни один идеальный проект никогда не был осуществлен в реальной жизни. Не потому, что он плох, не потому, что он слишком отвлеченный, не потому, что он, так сказать, оторван от реальной жизни, а просто потому, что идеальные проекты могут осуществиться только в царствии божьем, где нет греха. Но человеческая жизнь такова, что мы постоянно боремся с самими собой, с окружающими нас обстоятельствами. Вот поэтому идеальный проект симфонии, то есть симфонического, согласованного взаимодействия церкви и государства за всю историю никогда не был осуществлен. Но это не снижает, это обстоятельство не снижает значимости этой идеи. Я должен сказать, что русская церковь, да и вообще православный мир прошли через очень большие испытания в сфере церковно-государственных отношений. В Древней Руси, в Киевской Руси, в Средневековой Руси – Московской и Киевской – я думаю, что мы были ближе всего к осуществлению этого идеала. Но затем Петр I, который просто подчинил церковь государству, сделал церковь частью государственной машины. И не потому ли так сильно ударила революция по церкви, что в сознании многих людей церковь отождествлялась просто с властью, была инструментом власти. Было ликвидировано патриаршество, православная церковь стала ведомством православного исповедания. Кстати, не только было ликвидировано патриаршество, но и Киевский митрополит потерял свои привилегии. Ведь согласно традиции и соответствующим даже документам, Киевская метрополия, войдя в состав Московского патриархата, не теряла своих автономных прав, и Киевский митрополит избирался своим народом. Петр все это ликвидировал, потому что он ввел в России то, что России не было свойственно. Он ввел модель западноевропейского абсолютизма. Не было абсолютизма в России. Русский царь всегда уравновешивался боярской думой, церковью, и могли сказать царю: "ты, Иван Васильевич, не так поступаешь" или "ты, Василий Иванович, неправ". И у народа через определенные способы выражения народного мнения была такая возможность. Я знаю, что в нашем российском обществе особенно существует некий пиетет по отношению к Петру. Мне в недавнем прошлом тоже при помощи телевидения пришлось развеивать частично этот пиетет. Я не оспариваю многого из того, что Петр сделал, но он сделал одно что-то очень опасное для страны – он привил на нашу, в общем-то, не предрасположенную к этому основу, культурную основу идею западного абсолютизма, и церковь потеряла свою независимость. Ну а когда совершилась революция, уже речь шла не о церковно-государственной модели отношений, а речь шла о выживании. И вот только теперь появилась возможность построить эту модель. Вот контуры этой модели прописаны, достаточно конкретные контуры прописаны в основах социальной концепции русской церкви, которая была принята на юбилейном соборе в 2000 году. В чем суть этой модели? Суть модели заключается в том, что церковь имеет автономию по отношению к государству. Она не участвует в политической борьбе, у нее нет политических амбиций, она не претендует на то, чтобы быть политическим лидером, но одновременно тем самым она заявляет о своем праве быть свободной от любых политических влияний. И это очень важно, и это важно понять людям, что церковь не может и не должна обслуживать партикулярные политические интересы. Потому что то, что для одного человека в обществе является благом, с политической точки зрения, для другого – злом. А ведь церковь-то для всех. Я вспоминаю разговор с одним западноевропейским журналистом в начале нашей перестройки, после уже распада Советского Союза. Он меня спросил: "А почему русская церковь не поддерживает демократов? Почему она не осуждает Коммунистическую партию? Вот посмотрите, соседи наши на Западе, – и упомянул имя Польши, – себя отождествила католическая церковь с "Солидарностью". Почему вы это не делаете?". Я ему ответил следующее: каждый человек, вне зависимости от политических взглядов, имеет право быть православным христианином. И на каждого человека должна распространяться пасторская ответственность церкви. И подходя к храму, никто не должен спрашивать самого себя: здесь мои враги или здесь мои друзья, здесь мои сторонники или здесь мои политические противники. Церковь не должна усугублять разделения, которые провоцируются политическим плюрализмом в обществе. Но церковь должна быть местом встречи людей разных взглядов, общим пространством, общим домом, в котором ведь так все мы нуждаемся, будучи разделенными и по политическим признакам, и по социальным, имущественным, национальным и так далее. Так вот, нам удалось выработать эту модель и на практике удается ее осуществлять. И всегда могут быть какие-то издержки, особенно когда люди судят о позиции церкви по высказыванию отдельных священнослужителей. Сейчас доступ к телевидению достаточно легкий, и каждый может прийти, обозначить свою позицию. Иногда говорят: вот этот батюшка сказал так, так, значит, вот такая позиция церкви. Совсем не так. О позиции церкви нужно судить по тому, что говорит патриарх, синод, архиерейские соборы. Я могу сказать, что мы сейчас очень дорожим этой свободой церкви, которая открывает возможность говорить народу то, что самое важное в церковном свидетельстве – быть голосом совести людей, обращать сознание людей к тем ценностям, которые подвергаются сегодня маргинализации, которые подвергаются сегодня осмеянию, выталкиванию на поля общественной жизни. Но те ценности, которые только и могут привести человека к полноте жизни. Поэтому я думаю, что симфония, как творческая и взаимозаинтересованная система соотношения церковного и государственного в жизни народа может и должна осуществляться. И вот настаивая на автономии церкви по отношению к государству, мы с другой стороны подчеркиваем необходимость сотрудничества. Между церковью и государством должен быть диалог и сотрудничество в решении жизненно важных вопросов. Я бы отнес к этим вопросам сохранение нравственности – и личной, и общественной, вопросы культуры, вопросы нравственного комментария на то, что происходит сегодня с человеческим сообществом, в том числе с наукой, культурой, образованием. Я думаю, что сохранение памятников, забота о неимущих, о людях, которые приняли присягу и обязались жизнь свою положить за отечество, забота о военнослужащих – вот это все те области, в которых церковь и государство должны взаимодействовать, содействуя, конечно, духовному и материальному процветанию народа.
Андрей Данилевич: Пожалуйста, Федор Бондарчук, Федор Сергеевич.
Федор Бондарчук: Ваше Святейшество, сейчас в России и в Украине прошли очень похожие телевизионные проекты. В России он назывался "Имя России", а в Украине он назывался "Великие украинцы". В России по опросам победил Александр Невский, а в Украине – князь Ярослав Мудрый. Это поразительный факт, но это факт, это очень приятно наблюдать. С другой стороны, мы имеем социологические исследования, которые показывают о таком, ну, для меня очень прискорбном факте разобщения наших национальностей, наших стран. Я сам по национальности украинец, моя родина Россия, отчизна Россия, мои корни из села Белозерки Херсонской области в Украине. Для меня сердце кровью обливается, когда ты наблюдаешь возможность разобщения двух великих государств и двух великих наций. Как православная церковь может предотвратить этот процесс разобщения? Как она может повлиять на этот процесс? Спасибо.
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: Благодарю вас за этот вопрос и за то, что вы вспомнили эти два телевизионных проекта. Они ведь задумывались как телевизионное шоу. Но они вышли за границы всякого телевизионного шоу. Меня пригласили участвовать в этом проекте в России. И когда ко мне пришел один из важных людей, один из руководителей нашего телевидения и сказал, что было бы неплохо, чтобы я принял участие в этом проекте, я вначале долго отказывался, особенно когда узнал, что это будет в прайм-тайме. Мне вообще кажется, что присутствие церкви должно быть очень правильным, дозированным в этом масс-медийном пространстве, и представители церкви не должны превращаться в телезвезд, в звезд современной масс-медиа. И поэтому меня насторожила эта идея – каждую неделю выступать в прайм-тайме. Но потом мне этот человек сказал, что произошло в конкурсе "Имя России" на предварительном этапе. Он сказал, что есть реальная возможность, что именем России будет назван Сталин или Ленин. Я задумался. И он сказал: "Может быть, Вы взяли бы на себя труд представить и защитить Александра Невского". Я вначале смутился тоже и ответил ему: как же может человек, живший в XIII веке, стать именем современной России, которая прошла через три поколения безбожной жизни. Люди даже не знают, кто такой Александр Невский. толком-то. И как этот действительно исторический персонаж может вдруг войти в нашу жизнь, да еще стать общим для всех символом страны. Но мне сказали: "Постарайтесь это сделать". У меня не было шансов почти никаких. Но я понял одну очень важную идею. Если именем России станет личность, которая отражает или которая символизирует партикулярные интересы и симпатии в обществе, то это будет губительно для страны. Сталин, Ленин, Петр I – это люди, которые выражают партикулярные, частные интересы общества. Они не могут и не должны стать именами, которые объединяют всю страну. Потому что если личность, отражающая эти партикулярные интересы, становится именем страны, она провоцирует разделение, она провоцирует беспокойство, она порождает отрицательную реакцию тех, кто с этим не согласен. Я согласился представить имя Александра Невского. Благодарю Бога и народ наш, что меня поддержали и что Александр Невский стал именем России. Это действительно князь, удивительный князь Владимирский, Новгородский, великий князь Киевский, прекрасный дипломат и воин, мужественный, даже физически красивый человек, святой человек. Это личность, которая не может разделять, она объединяет. И не только современную Россию, она объединяет и нас, людей живущих в России, Украине, Беларуси, потому что эта личность соединяет исторические эпохи в себе. Но ведь то же самое произошло здесь, в Украине. Ярослав Мудрый – князь Новгородский, Киевский, Владимирский, точнее, Ростовский и Ярославский лучше сказать, который явился символом для современной Украины. Представьте себе, если бы символом стал человек, представляющий эти частные политические мнения, одни – на Востоке, другие – на Западе. Как бы это спровоцировало и усилило конфликтную ситуацию в Украине. Вот когда сейчас мне говорят, что для обретения украинского национального самосознания нам нужны новые имени, и когда в качестве новых имен называют имена, которые разделяют в первую очередь украинцев, я уж не говорю россиян и украинцев, как говорится, ну Бог с ним, хотя это тоже очень жалко, но саму Украину разделяют имена – мне эта логика непонятна. Я думаю, что любой политик, который заботится в том числе и о своем образе, об эффективности своей политики, который заботится о том, чтобы его слова принимались всем обществом, чтобы его действия служили объединению страны. должен в первую очередь защищать и поддерживать символы, которые страну объединяют. Это не шутки, это совсем не шутки. Я не могу себе представить, что как патриарх я бы стал поддерживать какие-то символы, которые бы разделяли церковь. В конце-концов, это самоубийственно для лидера. Поэтому я глубоко убежден в том, что в Украине не нужно экспериментировать с именами, которые разделяют сегодня саму Украину. Ну а если народ Украины проголосовал за Ярослава Мудрого, ну что ж здесь еще сказать? Голос народна – голос божий. Люди сердцем тяготеют и умом к тем, кто объединяет. А Ярослав объединяет не только Украину, он объединяет все наследие великой Киевской Руси.
Андрей Данилевич: Пожалуйста, Владимир Васильевич.
Владимир Гостюхин: Ваше Святейшество, мне бы хотелось узнать ваше мнение на один волнующий очень меня вопрос. В последние 20 лет происходит некая ревизия истории, такая активная попытка переписать историю страны на потребу новым конъюнктурным соображениям. И в том числе особенно историю Великой Отечественной Войны, Второй мировой войны. Я являюсь сыном – царствие небесное – ветерана войны, инвалида. В нашей семье погибло два папиных брата, два двоюродных его брата. И это практически в каждой семье у нас в стране. Вот как вы относитесь к таким попыткам переиначить историю, особенно историю Великой Отечественной Войны? Спасибо.
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: Я плохо отношусь к таким попыткам. И постараюсь вам объяснить, почему. Попытки дать предвзятый исторический комментарий, исказить смысл исторических событий, к сожалению, являются не только достоянием сегодняшнего дня. Давайте вспомним большевистскую историософию. Мы же с вами все учились… ну не все, но большинство из людей, которые сегодня против меня сидят учились в советское время. Ведь история начиналась с Октябрьской революции. Все то, что было до этого, так было быстро, мимолетно и, опять таки, через призму классового восприятия. Мы изучали восстание крестьян, Пугачева, Болотникова, но мы не знали элементарных вещей, связанных с нашей историей, потому что был классовый подход к истории, то есть политический подход к истории, попытка дать политический комментарий на нашу историю. Но разве не то же самое было в нацистской Германии? Та же самая попытка дать политический, идеологический комментарий на мировую историю. Но вот просто вопрос: а к чему это все привело? К краху, и к краху этих исторических школ, и к краху режимов. Потому что невозможно переписать историю. Всякие попытки, потуги переписать историю или дать ложные комментарии на исторические события вызывают у людей просвещенных снисходительную улыбку, которая заключается примерно в следующей реплике: ребята, да поучитесь вы получше, книжки почитайте. У людей менее просвещенных это вызывает очень отрицательные встречные чувства. Потому что с историей ведь у многих связано свое личное, как вот только что Вы сейчас сказали. Ну и наконец ложь историческая порождает ложь современной жизни. На лжи нельзя строить человеческого благополучия. На лжи невозможно построить счастье. Если мы создаем ложные исторические концепции, мы дьявольскую ложь, а дьявол – отец лжи, закладываем в основу бытия народа. И такие эксперименты не проходят, они всегда рухнут, эти эксперименты. Но крушение их, к сожалению, увлекает за собой человеческие жертвы в прямом и переносном смысле этого слова. А теперь о Великой Отечественной Войне. Недавно Совет Европы принял какое-то постановление, которое ставит на один уровень нацизм и сталинизм. Я отнюдь не являюсь сторонником или защитником той сталинской эпохи. Я уже имел возможность сказать украинскому народу и не только украинскому народу, что мой дед почти 30 лет просидел в тюрьмах и лагерях только потому, что он был христианином. Мой отец сидел в тюрьме, накануне своей свадьбы был посажен только потому, что он пел в хоре Киевского подворья в Санкт-Петербурге, будучи студентом высшего учебного заведения, где, кстати, он и познакомился с моей мамой, в том самом хоре в храме Киевского подворья в Петербурге. У меня свой критический взгляд и своя боль, связанная с этой историей. Но вот о чем нужно сейчас, может быть, подумать. И в нацизме, и в сталинизме репрессии, и против своего собственного народа тоже, как и во многих других режимах, которые существовали. Но чем нацизм отличается от любой другой системы? Он отличается своим человеконенавистничеством. Ведь сейчас все имеют доступ к тому, что говорил Гитлер, что говорил Гиммлер, считая, что 30 миллионов славян нужно уничтожить просто для того, чтобы они не мешались под ногами. Что говорил Кох в отношении Украины, когда он предлагал высасывать все, что только можно, а потом… А потом это шлак. Это политика и философия, которая оправдывала любую человеческую жестокость, которая ставила своей целью уничтожение людей. И вот почему еще нельзя ставить все на один уровень. Ведь я думаю, в Украине с уважением относятся к политическому в том числе выбору западных стран и к их приверженности демократии, свободы, правам человека. Но ведь эти же страны вошли в коалицию со Сталином против Гитлера, а не с Гитлером против Сталина. Вот эта антигитлеровская коалиция со странами, которые провозглашали демократические принципы, является лучшим доказательством того, что нельзя ставить на одну доску. И наш народ – когда я говорю "наш народ" – и россияне, и украинцы, мы жили тогда все в одном государстве, заплатили колоссальную жертву за освобождение Европы и всего мира. И поэтому оправдание гитлеризма и нацизма, под каким бы соусом это оправдание не осуществлялось, это оправдание зла, такого зла, которое в политической практике не встречалось на протяжении всей человеческой истории. Я думаю, что не оправдывая, а осуждая репрессивные режимы, мы должны все-таки при всем этом делать различия между режимом репрессивным и режимом человеконенавистническим. Вот для меня нацизм – это режим человеконенавистнический, сталинизм – это репрессивный режим и в каком-то смысле преступный режим, потому что в результате действия этого режима погибали невинные люди. Но при всем этом именно Советский Союз более всего жертв положил на алтарь освобождения и своей страны, и всего мира от того, что несло угрозу всей человеческой цивилизации.
Андрей Данилевич: Наталья Владимировна, пожалуйста.
Наталия Варлей: Ваше Святейшество, сегодня, к сожалению, многих людей коснулись проблемы финансового кризиса. Жизнь объективно стала намного тяжелее. И конечно, Ваш совет, как в этой ситуации не впасть в грех уныния стал бы наверное опорой. И я хотела Вас спросить. Вот какие слова поддержки Вы могли бы сказать тем людям, которые потеряли себя в этих тяжелых условиях финансового кризиса? Спасибо.
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: Я бы хотел сказать не просто слова утешения, поддержки. Я бы хотел сказать о том, что в нашей истории, в общей истории были куда более сложные времена. Даже 90-е годы, когда рухнула экономика, когда возник системный кризис всех сфер общественной деятельности: науки, культуры, образования, спорта, кинематографа – всего. Когда люди просто умирали, мы потеряли миллионы людей только потому, что они оказались неспособными пережить ту перестройку общественной жизни. А сколько людей поплатилось за это алкоголизмом, потерей своего социального статуса, сколько появилось бомжей. Сегодняшний кризис не несет таких страшных угроз. Он ограничивает наше потребление, он ограничивает наш комфорт, к которому многие уже привыкли за последнее время. Но этот кризис несет в себе что-то важное для всех нас. Вскоре после своей интронизации я имел возможность говорить на тему кризиса. Я напомнил о том, что слово "кризис" в переводе с греческого на русский означает "суд". Любой кризис – это суд. Он ставит человека в состояние некоего внутреннего выбора, в том числе и мировоззренческого выбора. Он выводит человека из состояния спячки. Он обостряет способность человека критически оценивать то, что происходит с ним и с окружающим миром. Кризис – это некая встряска. Я думаю, что не столько Россия и Украина сегодня и другие страны, которые возникли на территории Советского Союза, не столько даже эти страны нуждаются в этой встряске, сколько благополучная западноевропейская и американская цивилизация, сколько благополучный богатый мир. Люди привыкли к тому, что деньги можно делать из воздуха. Виртуальная экономика стала значительной частью экономики. Люди зарабатывали сумасшедшие деньги только потому, что они умело торговали фантиками, простите за это, может быть, не очень такое политкорректное сравнение, пустых совершенно и не имеющих ценности бумажных носителей с такими в человеческом понятии ценными документами, как акции, облигации, как курсовая разница валют. Достаточно было вовремя сбросить одни акции и купить другие, чтоб получить миллионы, десятки миллионов. Я однажды был свидетелем разговора двух олигархов. Один – опытный человек в этой биржевой игре – говорит своему другу: "Ну хочешь заработать 10 миллионов долларов?". Тот не очень нуждался в этих 10 миллионах, но, как говорится, бизнесмены не отказываются от денег. И говорит: "А почему нет?". Он говорит: "Дай мне на неделю 5 миллионов". Тот дает 5 миллионов. Через неделю ему приносит 10 миллионов. Откуда эти 10 миллионов. Экономика может быть эффективной тогда, когда она основана на человеческом труде. Необязательно, естественно, физическом – умственном, даже духовных усилиях. Деньги должны быть подкреплены реальными ценностями. Если ценностью реальной деньги не подкреплены, то такая экономика нежизнеспособна. Но именно спекулятивный капитал стал основой обогащения огромного количества людей. Фантики, виртуальная реальность, недействительные ценности. И сколько же это могло продолжаться? И какой колоссальный нравственный урон наносила эта экономика людям. Одно дело, когда человек получает средства и деньги за свой труд, вкладывает усилия, а другое, когда просто он умеет манипулировать ценными бумагами. Вот этот кризис показал, что дальше такая виртуальная экономика существовать не может. Эта экономика безнравственная, она основана на некоем обмане. Не в том смысле, что люди воруют друг у друга, хотя воруют, конечно, не друг у друга – они воруют у всего народа, у всего общества. Ведь так оно и получилось, ведь эти провалившиеся компании надо было поддерживать за счет денег налогоплательщиков. И не только в России и в Украине – во всем мире. Поэтому в конечном итоге мы с вами и расплачиваемся за эту игру в фантики. Так как важно, чтобы больше не было этой игры. Я думаю, что кризис помогает нам очень многое понять. Вы знаете, вот такой образ приходит в голову. Приставлена лестница к стене и человек лезет. Забирается на самую вершину, а потом оказывается, что лестница представлена к другой стене, что там дальше ничего нет, там пустота, надо спускаться вниз. Вот что сейчас происходит с человеческой общиной в сфере экономики. Лезли по этой лестнице, еще расталкивая друг друга руками, каждый хотел как можно выше. Добрались, а там пустота. Надо спускаться вниз. Дай Бог, чтобы этот спуск вниз помог всем нам понять, что допустимо, а что недопустимо в человеческих отношениях. И церковный комментарий здесь однозначный. Как невозможно построить счастье человека без нравственного начала, так невозможно и построить эффективной экономики без нравственного измерения. Если мы научимся сопрягать экономику и политику с нравственностью, наш мир будет другим.
Андрей Данилевич: Таисия Повалий, пожалуйста.
Таисия Повалий: Ваше Святейшество, скажите, пожалуйста, сегодняшнее общество называют обществом потребителей. Что церковь делает в этом случае, чтобы все-таки духовные ценности стали выше, чем ценности материальные? Спасибо большое.
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: Да, действительно, так называется общество. Кстати, может, кризис немножко поможет переосмыслить опасность построения потребительского общества. Дело в том, что если вы не сопровождаете свой жизненный выбор сильной нравственной мотивацией, то теряются очень важные критерии. Я поясню свою мысль. У человека появляются деньги и он покупает то, что ему необходимо. Это законно и праведно. Особенно нашему народу, который еще в полной мере из нищеты-то не вышел. И вот появляются средства, и первое, что человек делает – покупает себе какую-то одежду, автомобиль, потом устраивает свое жилище, приобретает бытовую технику. И все укладывается в некую моральную норму. Ну действительно, современный человек должен иметь средство транспорта, он должен иметь досуг, досуг должен проводить содержательно, потому что досуг является очень важным фактором, влияющим на духовную жизнь человека. И казалось, что вот этот процесс приобретения материальных средств полностью соответствует потребности человека. Но это происходит до определенного времени и до определенного момента. Если в какой-то момент жизни человек теряет способность ответить на вопрос: а мне это нужно или не нужно? Что это – похоть плоти, как говорит христианская аскетика, когда плоть порабощает разум? Это что, движение инстинкта или это мой сознательный выбор – приобретать все больше и больше, и больше? И вот этому ведь процессу нет предела. Вот в чем трагедия. Можно купить один дом, два дома, три, одну яхту, две, три. Мы же знаем, что происходит. Один самолет, второй, третий, снабдить их системой противовоздушной обороны и так далее. Можно любые фантазии реализовывать. Но что это означает по отношению к обществу, в котором ты живешь, по отношению к неимущим людям? Как этот безудержный способ удовлетворения своих страстей влияет на твою собственную жизнь? Уж так получается, что я второй раз буду цитировать одного олигарха. Я спросил очень богатого человека: скажите, пожалуйста, а вы испытываете удовольствие от того, что вы приобретаете новую вещь? Он даже не понял, о чем я его спросил. Я уточнил: ну вот вы что-то покупаете себе, своим близким, ну какую-то вещь, вы испытываете удовлетворение от того, что вы ее купили? Он улыбнулся: "Пожалуй, в тот самый момент, когда подписываю чек". То есть у человека нет даже пролонгированного удовлетворения от этого приобретения. Он купил и тут же забыл. Простые люди покупают и радуются. Зашел в магазин, купил себе что-то такое простое, одежду какую-то, соседям показал, родственникам показал. Радость у человека, он что-то приятное сделал. Безудержное потребление снимает эту радость. Никакой радости. Человек себя обкрадывает. У него возникают совершенно другие как бы уровни удовлетворения. Некоторые, например, получают удовлетворение от того, какое место в списке журнала Forbes они занимают, и переживают как личную трагедию, если по этому списку они опускаются вниз. Каждый как бы играет в свои игрушки, но эти игрушки опасны для человека. Вот поэтому если все общество станет на путь такого безудержного потребления, то, во-первых, земля наша этого не выдержит, ресурсы не выдержат. Уже доказано, что если уровень, средний уровень потребления всего мира будет такой, как сейчас в Соединенных Штатах, то основных ресурсов хватит на 40-50 лет. Это означает, что Земля не способна поддержать вот такой цивилизационный проект. Бог не дал нам ресурсов, чтобы всем жить так. А если все не могут жить так, что означают эти колоссальные имущественные диспропорции и для богатых, и для бедных? Это грех. И вот в этом смысле кризис может многому научить. Он может научить людей сдержанности, он может научить людей рачительно относиться к своим финансовым возможностям. Но что самое главное – очень важно, скажу вещь, может быть, неожиданную для этой аудитории, очень важно научиться христианской аскезе. Аскеза – это ведь не жизнь в пещере. Аскеза – это не постоянный пост. Аскеза – это способность регулировать в том числе и свое потребление идеями и состоянием своего сердца. Это победа человека над похотью, над страстями, над инстинктом. И важно, чтобы этим качеством обладали и богатые, и бедные. Вот ответ церкви. Мы должны научиться управлять своими инстинктами, мы должны научиться управлять своими страстями. И тогда цивилизация, которую мы построим, не будет цивилизацией потребления.
Андрей Данилевич: Пожалуйста, Ольга Вадимовна.
Ольга Богомолец: Каким вы видите будущее: будущее моей страны и будущее мира? Есть ли, на Ваш взгляд, религия, которая могла бы объединить всех верующих людей и дать им силы побеждать?
Андрей Данилевич: Спасибо.
Ольга Богомолец: Спасибо.
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: Я боюсь, что я не отвечу на ваш вопрос. Есть вопросы, на которые, как говорится, сходу ответить трудно. И наверное было бы плохо, если бы человек брался отвечать на все вопросы. Поэтому будет в моем ответе определенная недосказанность. Потому что, может быть, вообще на этот вопрос никто из людей ответить не может. Это скорее вопрос к Богу. Есть вещи, которые невозможно понять. Есть то, что Господь решил от нас втайне удержать. Вот мы не знаем, как будет развиваться человеческая история. Даже в новозаветных книгах, которые говорят как бы о конце истории, и то нет четкой и ясной прописи. Есть некая альтернатива. Даже апокалипсис, если внимательно вчитываться, есть альтернатива. И это есть свидетельство о том, что история во многом зависит от того, как люди будут себя вести и что они будут делать. Вот мы только что говорили об экономическом кризисе, о виртуальной экономике, об обществе потребления. Это нежизнеспособная цивилизация. Она же по своей потенции не имеет возможности к развитию. Другая тема – тема зла. Зло же нежизнеспособно. Приведу такой пример. Начинает человек с маленькой кражи, в карман забрался, что-то украл такое, да? Потом почувствовал, что да, есть доход, есть прибыль. Размеры этих краж увеличиваются, человек уже начинает думать – а не влезть ли ему в квартиру, не угнать ли ему машину. Если человека не остановить на этом пути, если он окажется в ситуации, когда надо выбирать между жизнью и смертью, он может убить другого человека. Зло постоянно, если его не останавливать, зло способно постоянно размножаться. И вот эта эскалация зла может быть остановлена естественным путем только смертью. Смерть, небытие, уничтожение есть апогей зла. Поэтому если зло в человеческой цивилизации не будет остановлено, то тогда действительно страшные апокалипсические видения будут реальностью. Но тогда, если это запрограммировано, зачем мы с вами здесь сидим и говорим? Какая разница, когда это произойдет – через тысячу лет или завтра? Ведь церкви дана возможность продолжать дело Христа, быть общиной исцеления, нести слово истины людям, божественной истины, а, значит, и влиять на развитие человеческой цивилизации. Поэтому есть некая альтернатива в этих эсхатологических перспективах. Они, как я уже сказал, не прописаны с точностью, и наверное многое будет зависеть от того, что происходит. Я бы не хотел бы сейчас входить в тему сравнительного так сказать анализа религиозных практик. Я о другом хотел бы сказать. Бог вложил в природу человека религиозное чувство и нравственное чувство. Как бы не оспаривали этот тезис ученые-материалисты, кроме божественного источника нету ни одного другого убедительного источника существования нравственности. Нам говорят современные ученые, а в прошлом – марксисты: нравственность и совесть – это производные от общественных отношений, бытие определяет сознание, нравственность и совесть есть продукт общественного развития. Так говорили марксисты и так сейчас говорят секулярные и либеральные философы, которые отрицают идею божественного происхождения нравственности. Но перед этими всеми учеными стоит какой-то один проклятый вопрос – почему "не убий" одинаково сильно звучит для человека, живущего в Папуа Новой Гвинее, в Украине, в Китае, в Соединенных Штатах. Ведь так отличаются друг от друга эти страны. Где же здесь результат общественного развития? Есть набор истин, которые запечатлены в природе человеческой. Это вот то, что мы называем нравственным законом, который вложен в природу человека. А что такое вера, религия? Это способ поддержания в рабочем состоянии своего нравственного чувства. Потому что совесть-то – хрупкий инструмент. Заговорил голос совести, а мы себя очень умеем успокаивать. Причем, у нас набор таких штампов, как мы успокаиваем самих себя. Ну вот мучает совесть, неспокойно на душе. Начинаем размышлять: а, собственно говоря, а чего я убиваюсь-то? А вот сосед-то Иван Петрович, так ведь он по отношению ко мне такой мерзавец. Как его земля-то носит? А Марья Ивановна, эта самая, соседушка, так боже ты мой, да разве же я могу себя сравнить с ними? Мы очень любим, показывая пальцем на других, вот отыскивать сучок в глазу брата, и делаем это с огромным удовлетворением, потому что мы иррационально себя оправдываем, заглушая голос совести. Но есть и другой способ заглушить голос совести. Сделал что-то плохое, утром встает человек – так тяжело на душе. Налил стаканчик, выпил. На душе легче стало. А потом второй выпил – да Бог с ней, с этой совестью, чепуха все это. Если мы практикуем подавление голоса совести, то мы разрушаем нравственное начало. Религия, апеллируя к совершенно конкретным идеям, апеллируя к человеческому разуму набором совершенно конкретных истин, помогает человеку сохранить в рабочем состоянии свое нравственное чувство. Вот это является главным предназначением религии – сохранить в рабочем состоянии нравственное чувство. Меня иногда спрашивают – а можно это сделать без религии? У меня большие сомнения. Конечно, есть очень много людей неверующих и достаточно нравственных. И это проистекает потому, что образ жизни, который они вели, предохранял их нравственное чувство. Но если мы говорим о истории народов, о жизни общества, особенно когда мы видим, какое огромное влияние оказывает на общественную психологию людей навязываемые стереотипы мышления образа жизни, вот того самого потребительского общества, какое колоссальное влияние на человека сегодня оказывает реклама – мы даже себе представить не можем, мода. Ездит человек на машине спокойно, и вдруг – новый образец автомобиля. До вчерашнего дня спокойного ездил, а со следующего дня уже не может в машину садиться. Ну не там же молдинги поставлены, ну не могу, надо машину сменить. Вот эти все внешние факторы влияют на наше нравственное чувство. Религия помогает это нравственное чувство сохранить. А значит, сохранить способность человеческой цивилизации к выживанию. Нравственность – это синоним выживания. Мы должны это ясно понять. Без нравственности человеческое общество существовать не может. Скорпионы нежизнеспособны в одной банке. И только нравственное измерение жизни дает людям перспективу. Собственно говоря, в этом вот и весь пафос религиозной деятельности. Ну а вторую часть вопроса – сравнительный анализ существующих религий – я бы оставил до нашей следующей встречи.
Андрей Данилевич: Пожалуйста, Олег Карамазов.
Олег Карамазов: Ваше Святейшество, может ли День крещения Руси, который мы отмечаем сегодня, стать государственным, конечно же, народным, общим праздником для современной Украины, современной России, Беларуси, стать символом духовного единения наших людей, напоминанием нам о том, что мы духовно и культурно родны, о том, что мы наверное забываем, что все мы – братья и сестры, и живем мы на нашей земле, святой Руси? Спасибо.
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: Благодарю вас. Я хотел бы поздравить Украину с тем, что праздник крещения Руси теперь здесь объявлен государственным праздником. Это доброе и правильное деяние. Я надеюсь, что в России и Беларуси будет так же. Но минувший архиерейский собор Русской православной церкви уже принял решение о выделении то, что называется красным цветом этого дня в церковном календаре. День памяти святого равноапостольного князя Владимира становится великим праздником всей нашей церкви. Мы должны помнить об этом событии, потому что это наш исток. Из этого истока родилась мощная цивилизация, самобытная, с великим напряжением религиозной жизни. Ни одна страна не называлась святой страной, а Русь называлась святой Русью. И вот возникает вопрос: откуда это словосочетание – святая Русь? Некоторые говорят: ну храмов было много на Руси. Сейчас люди имеют возможность путешествовать по Западной Европе и видят, что храмов в Западной Европе не меньше, чем на Руси. Некоторые говорят: ну вот монастырей было много. И монастырей в других странах не меньше. Святая Русь стала святой Русью, потому что святость была доминантой жизни нашего народа. Святой человек был положительным героем нашего эпоса, а затем житийной литературы. И затем этот образ, художественный образ святого человека вошел в классическую литературу. Он потерял многие черты святости житийной, но этот образ положительного героя классической литературы, нашей общей литературы дает замечательное понимание того, как святость, как христианский образ жизни, как высокая нравственность может проявлять себя в совершенно конкретных жизненных обстоятельствах. Я думаю, вот поэтому и называлась Русь святой, потому что главным идеалом жизни народа была святость. Люди не устремлялись к богатству, хотя и не чурались этого. Люди не устремлялись к тому, что было бы для них успешным в этой человеческой жизни, хотя и не чурались успеха. Но к чему устремлялся весь народ? К тому, чтобы достичь этого идеала святости. Ясно, что опять-таки, в истории никогда не бывает так, чтоб идеалы достигались. И только, может быть, отдельным героям духа удавалось это сделать. Но то, что святость была национальным идеалом, очень сильно отразилось на всей нашей истории. Может быть именно это обстоятельство спасло нас от этого страшного атеистического разгрома. Трудно себе представить, как повела бы в этих условиях любая другая страна, любой другой народ. Я хочу вот сейчас о чем сказать, что сегодня люди в богатых странах теряют веру. Вы наверное видите, как стоят пустыми величественные соборы во многих европейских странах. Потому что доминантой жизни перестала быть святость. Даже идея перестала быть доминантой. Доминантой стало достижение благополучия материального, комфорта, власти, получение денег. Потому и храмы опустели, без всякого внешнего давления. Имплицитно такое давление присутствует, скрыто, опять-таки в стереотипах мысли, в стереотипах образования, в массовой культуре, в моде присутствует такое разрушительное влияние духовных идеалов. Но ведь никакого гонения нет, и в условиях благополучия и свободы люди теряют веру. Мы с вами сохранили веру в условиях гонений. Сохранили ее не только потому, что вот он или она оказались мужественными, а потому, что нравственной духовной силой православия проросла вся наша культура. И когда священники не могли проповедовать, проповедовало искусство, музеи с их иконами. Я никогда не забуду, как в далеком 69 году после своего рукоположения в сан священника я на теплоходе поплыл из тогдашнего Ленинграда в Ладожское озеро, Онежское озеро, а затем посетил знаменитый Кирилло-Белозерский монастырь. Вместе с экскурсантами пришел на территорию этого монастыря. Монастырь закрытый, и женщина-экскурсовод стала нам рассказывать о монастыре, о Кирилле Белозерском, о монашеской жизни. Люди, разинув рот, простите, слушали ее, поражались всему тому, что она говорила. А я сам себе сказал: эта женщина делает то, что ты не сможешь сейчас сделать как священник. Ты не сможешь адресовать свое слово вот к этим людям, невоцерковленным, не приходящим в храм, а она это делает. Вот это один только пример того, как внутренний духовный стержень, рожденный православной церковью, поддерживал жизнь нашего народа и сохранял веру. Сейчас мы стоим перед не меньшими испытаниями. Потому что побрякушки очень притягательны, и не только во времена Миклухо-Маклая. Побрякушка очень притягательна, красивая обертка всегда привлекает. И вот эти побрякушки современной жизни, они кружат голову, они пьянят человеческое сознание, особенно молодежи. Хочется людям непременно вот так, как вот эта женщина глядит на тебя с обложки глянцевого журнала. Люди верят в рекламу, верят в моду, верят вот в эти стереотипы как в реальность, а ведь это виртуальный мир. Меня больше всего поражает реклама кремов от морщин. Молодая женщина в 20 с небольшим лет рекламирует крем от морщин. И ведь есть взрослые женщины, которые этому верят, что "я буду выглядеть так, как эта красотка, если буду употреблять этот крем". Это пример того, как реклама и как стереотипы могут влиять на наше сознание. Поэтому наша борьба как бы не против плоти и крови, как говорит апостол Павел. Наша борьба за этот образ жизни, который предлагает нам Христос, против того образа жизни, который предлагает нам сегодня безбожная цивилизация. А цивилизация стала безбожной. Так называемая секуляризация опасна не в плане церковно-государственных отношений, когда церковь отделена от государства. Секуляризация опасна тогда, когда дух секуляризируется от плоти, когда разделяется духовное и материальное, когда человек отдается в эту власть материальных стихий. Я думаю, что это самый главный вопрос, от решения которого зависит будущее всего рода человеческого. И у нас, у людей, вышедших из киевской купели крещения есть что сказать миру. Мы с вами прошли уникальный опыт, никто такого опыта не прошел: опыт гонений, опыт исповедничества, опыт мученичества, опыт сопротивления организованной безбожной идеологии. Но меня поражает другое – а почему теперь в диалоге с западным миром, я отнюдь не выступаю против западного мира, я хорошо знаю Запад и жил на Западе. Но почему в диалоге с этим западным миром мы с легкостью принимаем роль ведомого? Какие такие ценности нам предлагаются? Что такое уникальное нам говорит сегодня эта богатая цивилизация? Почему мы с легкостью отдаем свое первородство? Мы готовы вступать в объединенную Европу, в любую другу Европу. Мы туда вступаем во имя того, чтобы получить идеи, чтобы получить прививку некоего правильного образа жизни? Мы вступаем туда для того, чтобы сытно есть. Мы вступаем туда ради желудка и кармана. Но Бог с ним, это тоже неплохо. Но тогда давайте принесем туда свои ценности. Я только не уверен, что будут готовы эти наши ценности принять. Но вступать в качестве ведомых, теряя свое первородство духовное, отказываясь от своего трагического, но уникального, ни с чем несравнимого опыта – нету такого опыта ни у кого, вот для меня это вызывает большие сомнения. Я думаю, что наше единство, единство духовного пространства святой Руси, исторической Руси – это огромной силы цивилизационный проект. И он не предназначен для того, чтоб быть ведомым. Он предназначен для того, чтобы генерировать идеи. И это сейчас происходит. Бросать мировоззренческие вызовы, на которые придется другим ответить. У нас есть эта потенция к развитию подлинного диалога Востока и Запада. Не диалога всадника с лошадью, а реального диалога равновеликих партнеров. И вот только такой диалог приведет к построению единой Европы. Единая Европа не может быть построена по лекалам, которые не создавались нашей с вами великой цивилизации, самостоятельной и самобытной. И если строить эту Европу, мы должны договориться о том, чтобы создать новые лекала. И, может быть, Господь приведет нас к этому и мы сможем внести свой цивилизационный вклад в созидание и единой Европы, и построение того справедливого мира, тех справедливых отношений, о которых многие мечтают.
Андрей Данилевич: У нас не так много эфирного времени остается, поэтому просьба задавать вопросы максимально лаконично. Пожалуйста, Борис.
Борис Корчевников: Ваше Святейшество, я хотел спросить вас о совсем молодых людях: о себе, в общем, обо всех нас, кто сегодня здесь. Я был на вашей встрече с молодежью. Я все время хотел понять и сейчас хочу понять, почему так происходит? Почему все то чудо, вся та тайна, вся та полнота, которую человек получает в церкви и только в церкви может получить, почему для миллионов молодых людей, молодых людей, которые в общем-то всегда в поиске, которые очень сегодняшние, почему это остается шифром, это остается непонятным? И как вы будете для этих людей расшифровывать церковь?
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: Спасибо. Это тот вопрос, над которым нужно серьезно думать. Это проблема соотношения христианского послания и культуры. Молодежь, если будем говорить конкретно о молодежи, но речь идет не только о молодежи, но молодежь имеет свою собственную субкультуру. Я об этом уже кратко говорил в интервью перед своей поездкой сюда. Как и другие группы людей, пенсионеры имеют свою субкультуру, священники имеют свою субкультуру. Я ведь не в джинсах перед вами сижу, а вот в этой рясе. Мы даже не представляем, как субкультуры на самом деле разделяют людей. С одной стороны, это проявление многообразия божьего мира. Если была бы одна культура, но мир был бы очень монохромным, не было бы этой красоты и многоцветия божьего творения. Но с другой стороны, в этом многоцветии присутствует и определенный вызов целостности, целостности человеческого сообщества. И мы знаем, как в мировом масштабе столкновения культур или, как сейчас говорят, цивилизаций представляет угрозу жизни людей. Так вот, нужно понимать следующее, как мне кажется, что Христос пришел для всех, он был носителем своей собственной субкультуры, но он никогда не связывал принадлежность к этой субкультуре с тем, чтобы принять его слово. Ведь огромная проблема стояла перед апостолами, когда им нужно было выйти за пределы иудейского, еврейского мира и пойти к язычникам, с которыми евреи не общались даже в быту. Это была иная культура, иной образ мыслей, иная философия жизни. Это был колоссальный вызов христианской общине. И многие говорили: этого делать не надо, нужно остаться со своим народом, нужно бороться за духовное возрождение своего народа. И в 51 году апостолы собираются в Иерусалиме на первый собор, чтобы решить эту жизненно важную проблему. И они избирают путь служения всему миру. Они не связывают христианский религиозный выбор с культурным выбором. Они распространяют свое слово на весь мир. Вот здесь, я думаю, пример и нам. А почему мы должны ограничивать свое слово рамками православной субкультуры? Конечно, мне очень комфортно говорить с людьми, которые принадлежат к той же самой культуре, к которой и я. Очень комфортно, я себя чувствую совершенно дома. Гораздо труднее говорить с людьми, которые принадлежат к другой культуре не только с точки зрения одежды, способа выражения, но и по категориям мысли. Проповедь, обращенная к иной субкультуре, всегда требует переосмысления своих убеждений, обновление своей преданности Христу, всегда требует огромной внутренней работы. И, может быть, не всегда священник современный готов к этой внутренней огромной работе, когда нужно как бы наступить на горло своей собственной песне, когда в другом человеке, совершенно другом, шокирующем своим внешним видом нужно вдруг увидеть паству, того, к кому должно быть обращено слово божье. Вы знаете, на этом пути есть ведь и определенные соблазны. Ведь желание иметь контакт с молодежной субкультурой присущ вообще старшему поколению, особенно политикам. И иногда для того, чтобы стать понятными молодежи взрослые дяди и тети начинают на себя примерять эту молодежную субкультуру. Выходят к молодежной аудитории, взмахивают руками, произносят какие-то слова на молодежном сленге, одеваются так, чтоб быть своим. Это все мимикрия, лицемерие. Нужно оставаться самим собой. Я готов разговаривать с молодежью, но я не сниму для этого рясу и не оденусь так, как вы сейчас одеты. И не потому, что у меня есть какие-то предрассудки в отношении такой одежды. а потому, что это моя культура, я – ее носитель. Но эти внешние различия не могут разделять людей настолько, чтобы у них разрушались коммуникативные отношения, чтобы связи рушились. А для священника это просто трагедия. Вот почему сегодня огромной силы вызов, как мы теперь говорим, обращен к церкви, в том числе и со стороны молодежи. Находить возможность говорить с молодыми людьми таким образом, чтобы в их категориях мысли и в их культурных категориях передавать вечное слово божье.
Андрей Данилевич: Ваше Святейшество, к сожалению, время нашего прямого эфира заканчивается. У нас буквально 5 минут остается до конца эфира. Позвольте вам задать последний вопрос. Патриарх Московский и всея Руси Алексий II называл время с начала 90-х годов вторым крещением Руси. Он указывал на возрождение духовной жизни и начало церковного ренессанса на Руси. Продолжается ли этот процесс сегодня? Происходит ли дальнейшее воскрешение веры в народе? Становится ли больше верующих и видите ли Вы этот процесс в Украине?
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: Несомненно. И в Украине, и в России – и везде, где русская церковь несет свое служение, мы видим этот процесс. Меня поражают пасхальные богослужения. Я хорошо помню, когда в храм набивалась пьяная молодежь, когда легкомысленного вида девицы усаживались на плечи своих ухажеров, чтобы сквозь похмельные глаза разглядеть, что в храме происходит. Я хорошо помню это улюлюканье, крики. Что я сейчас вижу во время пасхальной службы? 3 часа с лишним стоят молодые люди как свечечки. Молодые мамы держат своих детей на руках 3 часа или папы. С каким трепетом эти люди подходят к святой чаше. И это не просто молодежь, как вот некоторые хотят сказать, что вот у нас много молодежи стало. Это просто наш народ, тот, который ходит по нашим улицам. Это молодые дети, пожилые, средних лет, это семейные и одинокие, это счастливые и не очень счастливые. Это наш народ. Сегодня воцерковление происходит уже на другом уровне. Вот эта волна просто внешнего интереса к церкви, которая была порождена переменами в стране, свободой, она, конечно, прошла. И не все, кто принял крещение в те 90-е годы, остались постоянными прихожанами церковными. Но постоянно повышается уровень воцерковления нашего народа. Но знаете, что для меня самое важное? Самое важное – это то, чтобы верующие люди научились мотивировать свои поступки в личной общественной жизни своими христианскими убеждениями. Вот если это произойдет, у нас будет другое общество и другой мир. Из нашего общества уйдет коррупция, уйдет разврат, нечистота, обман, стяжательство – все то, что надрывает человеческую душу. В каком-то смысле это моя мечта. Но многие реальные проекты начинаются с мечты. Я очень хотел бы, чтобы эту мечту вместе со мной разделили вы все, и молодежь, которая сегодня здесь присутствует, и те, кто меня сегодня слышит и видит. И дай Бог нам всем вместе людям, для кого небезразлична вера в Бога, кто серьезно принимает слово спасителя, кто включает в свою жизнь сильно и конкретно религиозное измерение, объединились вместе для того, чтобы свидетельствовать о Христе, распятом и воскресшем, утверждать то, что он сказал нам как Сын Божий, и через это утверждение менять жизнь людей к лучшему. Я хотел бы сердечно поблагодарить всех вас за эту возможность от сердца к сердцу, без всякой дипломатии поговорить и в этой аудитории, и особое мое слово к тем, кто видел нас и слышал нас сегодня по телевидению. Пусть Господь хранит Украину, ее благочестивый верующий народ. Да поможет Господь исцелить Украине те язвы и те раны, которые существуют на ее теле, чтобы мир христов пребывал со всеми нами. Я всех вас сердечно благодарю за участие в этой передаче и за возможность встретиться через эту программу компании "Интер" с телезрителями, а, значит, с народом Украины.
Андрей Данилевич: Ваше Святейшество, позвольте и Вас поблагодарить за участие в нашей программе. Очень жаль, что мы были ограничены временными рамками. Тем не менее, мы получили ответы на очень важные вопросы. Вопросы, которые волнуют наши два братских народа. Но тем не менее также очень много тем остались вне нашего эфира. Позвольте, дабы продолжить наше общение от сердца к сердцу, как Вы сказали, от имени телеканала "Интер", от имени гостей нашего сегодняшнего эфира, от имени той многомиллионной аудитории, которая была вместе с нами в прямом эфире, пригласить Вас в будущем на подобные телевизионные проекты.
Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл: Благодарю вас. Спасибо.
Андрей Данилевич: На этом все. Я благодарю участников нашего эфира. Спасибо вам, уважаемые телезрители.
Источник: Телеканал Интер
|
