Концепция русского чуда.
Известный редактор Сергей Мостовщиков, запускавший журналы «Столица» и «Новый очевидец», покинул очередное место работы - ИД «Провинция». В интервью «Ленте.ру» Мостовщиков объяснил, что в Москве заниматься журналистикой бессмысленно, а Арам Габрелянов - гений и гуманист. Также Мостовщиков ждет появления в России фигур, при которых говорить о том, что Собчак - журналистка, будет неловко.
«Лента.ру»: О том, что вы работаете в ИД «Провинция», я узнал, когда вы оттуда ушли. Зачем вы вообще пошли туда работать? На первый взгляд это что-то такое унылое.
Сергей Мостовщиков: С какого-то момента бессмысленно считать это занятие работой. Есть смысл рассматривать это как какое-то приключение. Как возможность оказаться в каких-то таких местах, где мало кто оказывается.
Пожалуй, самое любопытное было другое. У меня давно есть стойкое ощущение, что в Москве бессмысленно заниматься журналистикой. Потому что, как мне кажется, здесь невозможно сделать толковое издание, невозможно найти и воспитать каких-то ярких людей. Не в обиду будет сказано. Просто потому, что такой город, я не знаю. Может, я старый, может, город изменился.
Но у меня есть давнишняя идея, ей лет, наверное, десять. Она состоит в том, что нормальные газеты могут родиться только в провинции. Я абсолютно убежден, что в России до сих пор нет газеты с большими тиражами и пристойным языком, объединяющей не какую-то кучку, а разных людей. Она может появиться и будет долго жить, только если появится не в Москве.
А ИД «Провинция» - это вообще что?
Как я уже сказал, мне интересно было посмотреть на основу профессии, на людей, в которых заключается ее главная амбиция. Потому что журналистика, какой я ее помню, всегда состояла из того, что были люди, которые хотели двигаться. Другой довод заключался в том, что «Провинция» - это одно из самых удивительных в России образований. О нем в Москве, действительно, никто не знает. Но это очень дерзкая вещь. Во-первых, ИД существует уже, наверное, лет 15. Это единственный газетный синдикат, который объединяет газеты с разными названиями в 25 (раньше было 43) регионах страны. То есть буквально до Хабаровска. К великому сожалению, синдикат не доделанный.
Причем в некоторых местах они являются абсолютными лидерами на рынке. Допустим, в Рязани, где грибы с глазами, они реально продают 20 с лишним тысяч экземпляров. Это очень много для небольшого города. А в Пскове они вообще лидеры абсолютные. В некоторых местах они опережают «Комсомолку», «Жизнь», АиФ и т.д. Они очень любопытные сами по себе.
И это все независимые от властей газеты?
Да, и это их абсолютное преимущество. Они, конечно, не на луне живут и каким-то образом с ними общаются. Но тем не менее, их никто не пасет, и от них веет нездешностью, в чем их абсолютная притягательная сила. Но совершенно непонятно, что с этим делать.
Вот меня позвали, и я согласился с учетом всех этих обстоятельств. Задача была в том, чтобы хотя бы попытаться познакомиться со всеми этими людьми. Надо было физически объехать хотя бы какую-то часть всего этого хозяйства, посмотреть, что как творится, и предложить в этой связи какие-то идеи. За 5 месяцев какое-то количество мест объездил, составил свое видение, предложил его бывшему менеджменту. Но дальше генерального директора уволили, пришел новый, и мы радикально разошлись в подходах.
Владимир Сунгоркин. Фото РИА Новости, Владимир Вяткин
Какое видение-то?
Наверное, это как-то связано с расставанием с самим собой. Потому что я безусловно воспитан как человек информационный, и большую часть жизни я был репортером, работал всегда в отделах новостей. И отец мой был человеком, который занимался новостями. Результаты моих длительных размышлений приводят меня к мысли о том, что эпоха новостей закончилась, как это ни странно. Я отдаю себе полный отсчет, что новостей мало физически и они мне, в общем, неинтересны. Их набор на удивление однообразен, тошнотворен и скуден. И я понимаю, что в случае с «Провинцией» делать региональные новости - это самообман и гибель. Я не вижу в этом никакого интереса.
Участники рынка ведут себя по разному. Есть люди, которые выдумывают новости, например, Арам Ашотович Габрелянов. Life News выдумывают новости, они разговаривают с собаками девушки потерпевшего молодого человека и фотографируют какую-то обличительную хрень, которая по большому счету неинтересна. Есть разные способы жить в этой ситуации.
Сейчас эпоха детей Сунгоркина (главред «Комсомольской правды»), а была эпоха детей Яковлева (основатель ИД «Коммерсант»). Дети Яковлева, дети его гнезда - это культура таких пингвинов ученых, которые рассказывают воробьям, как долететь до загадочных стран, непостижимых воображению. Я думаю, что много, много, много выросло всего из «Коммерсанта». И мне кажется, что сейчас эпоха детей Сунгоркина. Сунгоркин настоящий герой нашего времени. Все, кто с ним когда-либо работал, пытаются быть похожим на него. Они идут в приличный какой-то сектор. Мамонтов делает газету «Известия» и пытается привить эту технологию приличной прессе. Они считают это технологией, но он такой один, и он герой какого-то промежутка времени, после которого появится какой-то новый герой.
Я исходил из того, что нужно проститься с информационной эпохой, и нужно сделать ставку на то, к чему они имеют главный доступ: к людям, к местам, к каким-то историям. Их физически сейчас нет. У них четыре главных героя в издательстве «Провинция»: труп, квитанция об оплате коммунальных платежей, струйный оргазм и енот-полоскун. Это очень скудная картина на мой взгляд. И мне казалось, что они имеют возможность стать не журналистами, а продюсерами совершенно новых людей, с совершенно другими историями. Они имеют доступ в места, куда Макар давно телят не гонял. Они просто перестали видеть роскошь, которая у них в руках.
Например?
Совершенно банальная, но при этом шедевральная вещь: празднование Дня радио в Рязани. Туда приезжают выпускники местного института радио со всей страны, так называемые «радики». Они ночью приходят в центральный парк с иконами, на которых нарисован изобретатель радио Попов. В 12 часов ночи они говорят: «Попов воскрес!», - отвечают: «Воистину воскрес», - и начинают сутки х**чить. Там дым, бл*дь, стоит надо всей Рязанью. Потом организуются экспедиции по поиску пропавших «радиков» и потерянных вещей.
Или еще есть у них дворник, который придумал собственную литературную премию. И он ее сам проводит, выбирает рязанских поэтов и платит им премию в тысячу рублей. Или человек, который взвешивает всю Рязань. Он - местная достопримечательность, к нему приезжают свадьбы взвешиваться.
Существует бездна вещей, которые к новостям не имеют никакого отношения. Но имеют отношение к жизни и к людям, которые этой жизнью живут. Этот издательский дом мог бы быть огромным поставщиком не информации, а совершенно других сведений о стране. Вот в чем заключалась, собственно, моя идея. Но не срослось.
Историями людей занимается, скажем, журнал «Русский репортер».
Это журнал московских кафе, это все притворство. Это отношение к жизни в России как к экзотике. Вот есть папуасия, и туда приехали интеллигентные люди, привезли свои стеклянные пушки и изумились, что вокруг происходит. А люди, которые работают в издательском доме «Провинция» способны ездить в стоячих вагонах, способны жить на зарплату 5 тысяч в месяц, как-то крутиться и при этом писать заметки и иметь при этом какой-то интерес к жизни. Это некоторым образом люди другой стойкости и другого кругозора.
Для них это не диковинка какая-то, а это и есть настоящие вещи. Например, когда они пишут заметку о том, что выходит какая-то статья Путина перед выборами, они идут в семью, в брянскую семью, и вместе с этой семьей вслух читают эту статью Путина и пишут об этом текст. Я вас уверяю, что это текст просто совершенно другого класса, совершенно другого уровня. То есть это не публикации о России, это публикации самой России о себе.
Беда даже не журналистики, а той ситуации, в которой мы проживаем сейчас, заключается в том, что огромное количество людей не любит заниматься делом, которым они занимаются. Например, бармен приходит на работу и отдает себе отчет в том, что не хочет работать барменом. Жизнь его сложилась, бл*дь, таким образом, что, с*ка, он должен стоять и наливать всяким му*акам алкоголь. Вместо того чтобы просто любить свою работу. И есть огромное количество журналистов, которые жалуются: что-то не удалось, что-то не получилось. Но я наблюдал людей, которые работают не благодаря, а вопреки. Они просто тупо любят заниматься этим.
Так а что, в Москве не осталось таких людей?
Может быть, осталось. Талантливых людей не может не быть. Не могут они все умереть, несмотря на то, что говорят, что все уезжают, запили. Это просто никому не надо здесь в Москве, просто тупо никому не надо. Вы не можете найти здесь денег, которым это надо, вы не можете найти здесь глаза, которым это надо. Просто не надо.
Что именно - это?
Можно я объясню, как ни странно, на примере патриарха? Это такая концепция русского чуда. Громкие публикации о патриархе: часы, квартира, нанопыль, 20 миллионов. Все, что мы имеем - это возмущение всем этим. Эмоция такая: блин, вот же он колоссальная скотина, у него часы, нанопыль, 20 миллионов, квартира в доме на набережной и гражданка прописана. Мы думаем, что он должен быть каким-то сверхчеловеком. Он должен есть тлю, а какать тюльпанами и к нему должен ходить Бемби, и он должен отучать ежа курить, и он должен говорить какие-то божественные слова. И вот тогда мы, может быть, поверим в то, что он патриарх и он близок чему-то божественному, и тогда картина русского чуда состоится.
Для меня, для меня картина совершенно иная. Я вижу настоящее, реальное чудо в том, что патриарх - это наиболее чистое, ясное и божественное отражение того, что мы сами собой представляем. Вот сейчас, в настоящий момент. Люди, которые забыли о доброте и любви, а хотят только карать и осуждать, это люди, которые хотят жить в доме на набережной в роскошной квартире с видом на храм, судить соседей за их нанопыль и при этом еще рассуждать о духовности. И то, что патриарх является чистым, абсолютно ясным и незамутненным выражением всего этого, для меня это одна часть чуда. А другая часть чуда заключается в том, что мы имеем возможность сейчас, прямо сейчас, без каких-либо фейсконтролей, без каких-либо предварительных условий на вход молиться за патриарха. За то, чтобы бог вернул ему разум, помиловал и спас. Как и нас в сущности.
И для меня во всей этой картине есть составляющие, безусловные составляющие чуда. И я готов любоваться, а не возмущаться по этому поводу. Потому я вижу, что нынешняя медиасреда не даст мне возможности это сделать. Физически не даст, потому что ее занимают другие вещи.
Написать колонку о патриархе как чуде вы можете практически куда угодно…
Ну дело не в том, что я не хочу писать колонку. Я уже разучился писать, во-первых, а во-вторых, мне очень важно, чтобы были люди, которые хотели написать такую колонку. Для меня это гораздо более существенно. Когда вы разговариваете с сотрудником «Провинции», вы говорите: «Я хочу, чтобы рязанская певица Дарья Сускина, которая поет песню «Мой антистатик», была моим видеоблогером». И мне говорят, что она дура, вы что - хотите поиздеваться над ней? А я говорю: «Мне не важно, я хочу любоваться. Это человек, который не ворует и не убивает. Она поет и она растет вместе со мной в одной стране». И я хочу найти способ любоваться. Научите меня. Я хочу это сделать. В Москве меня сразу послали бы на х**. А там есть еще шанс. Понимаете, вы можете убедить журналистов в том, что это очень важно. Что это и есть самое важное, а все остальное просто фикция, выдуманная х*рня.
Но ведь журналистика по идее должна вскрывать язвы общества, а не любоваться фриками.
Этого я не знаю, и потом, что значит должна? Я слышал очень много версий о том, в чем задача журналистики. Когда-то это была задача угодить или услужить неведомому читателю. Вернее, когда я работал 7 лет в «Известиях», а я точно помню тот период начала гибели этой газеты, когда все стали говорить о заметках так: «Будет ли понятно то, что мы печатаем, воронежскому фермеру?» И это говорилось на каждой редколлегии. И это было началом конца, с моей точки зрения, потому что никто никогда не видел воронежского фермера. А я был единственным человеком, который видел его. Его привели в редакцию, это была абсолютно пьяная скотина, которая, в общем, не особенно интересовалась тем, что пишут в газетах. Он и не собирался ничего понимать.
Я думаю, что весь секрет журналистики сводится к тому, что журналистам должно быть интересно приходить на работу, чтобы они любили свою работу, дорожили друг другом и их перло бы от того, чем они занимаются.
Люди, которые меня окружают и которые говорят мне, что мы знаем наши целевые аудитории, мы знаем, как повысить продаваемость, у нас есть схемы, вызывают у меня подсознательный протест, потому что я в это не верю. Я понимаю, что вся человеческая жизнь - это непредсказуемость и отсутствие общего результата. Я хочу иметь дело с людьми, которые не боятся, не стесняются сказать, что они не знают, каков будет результат. И ни не так остолбенело уверены в том, что они делают.
Как-то в «Эксперте» я прочитал интервью мужчины по фамилии Форбс, который открыл журнал, который был позже превращен в отвратительное говнище. Еще в советское время был грандиознейший скандал, когда они напечатали на несколько разворотов заметку о том, что американская буржуазия хочет для праздников купить Ленина. И был фотомонтаж, где дамы с бокалами шампанского ходят вокруг трупа Ленина. Они позволяли себе такие публикации, потому что журналистика это не сфера обслуживания.
Это не официанты и не ресторан. Это люди, которые живут самостоятельной жизнью, имеют свое суждение и имеют право сомневаться. Я хотел бы находиться в обществе сомневающихся людей, у которых есть сила признаться в этом и есть сила искать дальше. Ошибаться и вставать, у которых нет какой-то заданности. Которые едут в командировку с одной мыслью, а привозят оттуда другую, и не стесняются сказать, что они были неправы и что-то их поразило. Для меня это и есть самое существенное.
А что, давно не приходилось работать с такими людьми?
Давно. Я их знаю в огромном количестве, но я не могу доставить им радости поработать по специальности вместе со всеми этими качествами.
Вы работали в «Известиях», и я сомневаюсь, что там было сообщество таких людей.
Арам Габрелянов. Фото ИТАР-ТАСС, Артем Коротаев
C «Известиями» была совершенно другая история. Понимаете, есть какие-то сакральные вещи. Журналистика вообще очень ритуальная хрень. Она тебя лишает во многом самости, свойстности, но зато она тебе дает, как и любому читателю, возможность приобщиться к легенде, возможность быть частью легенды. Я не мог себе отказать в возможности прийти туда.
Просто вы так ругали Арама Ашотовича.
Это неправда. Я не ругал Арама Ашотовича. Я был возмущен ситуацией и подходом. Что касается Арама Ашотовича, я просто искренне считаю, что он абсолютный гений. Он один из главных гуманистов, встреченных мною на жизненном пути. Просто это к журналистике не имеет никакого отношения. Но то, что человек создал самый эффективный сиротский приют для бездомных, брошенных людей с сиротским сознанием, и он им дал кров, он им дал еду на 120 рублей в день, и он им дал занятие, которое лучше, чем воровать и убивать. Я считаю, что это один из самых ярких гуманистических поступков. Он им отец родной, они за него перегрызут горло, убьют и не моргнут глазом. И я считаю, что это очень правильно. В России, в стране безотцовщины, и в стране сирот, он должен мастер-классы проводить.
Серьезно, я сейчас не шучу и не иронизирую. Мы все должны целовать ему ноги, потому что он пригрел огромное количество харизматических людей с сиротскими привычками. И они не идут на улицы, они не беспредельничают, не насилуют, а пишут какие-то заметки.
Вы думаете, что газета «Известия» сейчас хуже, чем была?
Я не говорю, хуже или лучше. Это другая штука. Вещи не делятся только на плохие или хорошие, они разные. То, что он делает, это хорошо и плохо одновременно. Но это живо. Это живая штука. Я не издеваюсь над ситуацией. То, что делает Арам Ашотович Габрелянов, это гениально. Да, потому что люди, которые на него работают, не убивают, не грабят, а делают какое-то дело.
Это я понял. Я спросил, как вам нравится газета «Известия» сейчас.
Я не читаю ее. Просто потому что не вижу в этом никакой необходимости. Нет ни одного повода для того, чтобы я ее читал.
Мне нужно от газет ощущение того, что существует круг людей другого качества и другого свойства, которые нравственные, умственные и профессиональные. Это круг, который глубже, шире и интересней моего. Я хочу быть зачарован ими. Я хочу удивиться сам, меня не надо удивлять.
Я вообще убежден, что задача современных медиа сейчас - не давать. Давать никому ничего не надо. Если кто-то придет мне что-то давать, я склонен закрыть дверь, отказаться. Задача медиа сейчас взять, отобрать у читателя, а не дать. Забрать у читателя самое интересное, что у него есть. Семейные фотокарточки, предания и легенды, забрать знакомых, друзей и детей. Забрать, а не дать.
А как вы относитесь к тому, что журналисты сейчас пошли в политику?
Я еще раз говорю, что мне претит однобокость. Пошли и хорошо. Есть у меня любимая история: есть такой художник Костя Батынков, довольно известный нынче. Он такой огромный, двухметровый человек. Он когда был студентом, поехал на этюды. Стоит, рисует церковь, и чувствует, что стоит кто-то сзади. И я думаю, сейчас развернусь, как дам по роже. Оборачиваюсь, а там бабушка стоит, такой божий одуван. И он говорит, я так сник сразу, кулак ослаб. И говорю, что бабушка, нравится? А она говорит, ну все лучше, чем воровать.
Пускай они пошли в политику, но я за разнообразие мира. Я знаю, что тот, кто говорит, что я знаю, как все изменить, и вообще хочет менять что либо и делает изменения целью своей жизни, этот человек крадет у разнообразия мир, потому что в этом мире есть все, что нужно. Ничего менять не требуется. Нужно позволить ему дать быть самим собой.
При этом вы работали в партийной газете партии «Правое дело». Зачем?
Да при чем здесь партийная газета? Газета это вообще странная трата времени. Нах*р ее делать, газету. Собираются какие-то люди, кричат друг на друга, сидят допоздна, курят, несут какую-то ахинею. И в общем журналисты в массе своей люди неприятные. Ну появился какой-то Прохоров. Вдруг ни с того ни с сего. Всегда интересно понять, харизматический человек или нет, чего он в себе несет. Судьба денег в России - просто интересная тема сама по себе.
За этим интересно наблюдать. Почему нет? Никто не обязывает тебя совершать скотство. Если ты чувствуешь, что ты влез в какое-то г*вно, ты можешь встать, развернуться и уйти.
Журналист же должен быть объективным, нет?
Пускай будет Владимир Соловьев называться журналистом. Пускай будет Гордон называться публицистом. Пускай будет Ксения Собчак еще и журналисткой. Пускай, я не против. Но мне хочется говорить: это говно, а не журналисты. Какие они журналисты? Но мне хочется, чтобы при этом при всем появились действительно журналисты, действительно фигуры, в присутствии которых говорить о том, что Собчак журналистка, было бы неловко. Я пока не вижу такого масштаба.
Вы сами-то что будете делать теперь?
Я пока не знаю. Но я знаю, что пока во мне есть сила. Может, во мне уже угасает какой-то журналистский талант, да и слава Богу, и х*р бы с ним. У меня есть опыт, у меня есть навыки. Если кто-нибудь этим может воспользоваться, хотя бы на какое-то короткое время, я счастлив. Для меня это важно. А если я не буду заниматься журналистикой, то и Бог с ним, не важно.
Вы же еще недавно говорили, что больше работать редактором не хотите.
Не хочу. Правда, я и сейчас не хочу. Я довел себя до состояния, что у меня появилась боязнь файлов «Ворда». Я боялся их открывать. И это ужасно, это настоящая психическая травма, поэтому я до сих пор не хочу быть редактором. Но можно к этому относиться не как к редакторству, а как к приключению.
Источник: telekritika.ua
|
