Космонавты и ученые обсудили в прямом эфире радио «Комсомольская правда», нужны или не нужны пилотируемые полеты и другие проблемы современной космонавтики .
12 апреля — День космонавтики. Мы в этот день хотели бы понять, что у нас сегодня происходит в космонавтике, что ждет наше общество в ближайшее время. 49 лет назад оторвался от земли Юрий Алексеевич Гагарин. Капсула с нашим самым известным космонавтом. Что произошло за эти годы? В гостях у нас журналист, член-корреспондент Российской академии космонавтики, специалист по космической истории Юрий Караш.
— Наверное, за 49 лет сделано фантастически много. С маленького шарика, который облетел за 108 минут космическое пространство, мы пришли к большущей станции международной космической. Около 400 тонн. Там одновременно работает шесть человек. Нет другой области в жизни человечества, которая бы так быстро развивалась. Что может быть дальше?
— Достижений немало. Думаю, не стоит даже тратить эфирное время на ихперечисление. Это все хорошо знают. Что касается прогресса, сделано немало. Однако на положение в космонавтике можно взглянуть и несколько с иной точки зрения. Как мы вышли на околоземную орбиту почти 50 лет назад, так мы на ней и остались. По крайней мере Советский Союз и Россия. Американцы добрались до Луны. А мы, к сожалению, продолжаем действовать в слое околоземного пространства, ограниченном 400 километрами. На 500 км залетели Леонов с Беляевым в 1965 году. 400-500 км над поверхностью Земли. С этой точки зрения я должен сказать, что в освоении космоса у нас наблюдается застой.
— Я бы поспорил. Непонятно, зачем туда летали американцы. Они продемонстрировали мощь своей науки и техники. Но это тоже было больше сорока лет назад.
— Многие не понимают, зачем вообще полетел Гагарин.
— Может, нам лучше оставаться на околоземном пространстве? Зачем летают космонавты?
— Хороший вопрос. Я считаю, что главная задача МКС — сделать так, чтобы Россия и Соединенные Штаты в первую очередь, а также другие страны, которые участвуют в сооружении МКС, чтобы они не потеряли опыт пилотируемых полетов.Это своего рода реальный тренажер.
— Дороговатый тренажер.
— А какая альтернатива? Все это свести к наземным симуляторам? Это все равно что летчика пытаться учить летать только по компьютеру.
— Получается, что мы сейчас сидим на орбите, чтобы просто не потерять опыт? На Земле куча проблем.
— Сохранение этого пилотируемого опыта — это не самоцель. Мы пойдем дальше. Даже такие прагматичные люди, как американцы, когда составляют список причин, по которым следует изучать космос, они на первое место ставят естественное стремление человека познавать, расширять среду обитания. Это так же естественно, как экспедиции Колумба, Магеллана. Это нормально, так должно быть. потому что мы люди. Что касается дальнейшего исследования и освоениякосмоса, то надо идти уже за пределы лунной орбиты. Но пока мы еще не готовыэто делать, может, будем готовы лет через 10-15, мы не можем свернуть пилотируемую деятельность. Если мы это сделаем, то нам потом придется учиться почти с нуля, очень многое придется воссоздавать заново. А это дороже, чем просто не растерять. В этом и состоит главная задача МКС.
— Там сидит шесть человек. Это обходится бюджетам стран в очень большие деньги. Может, там научные эксперименты можно проводить автоматом, это дешевле?
— Можно посылать автоматы в космос, это дешевле. Но в конечном итоге нельзя забывать, что главная цель исследования и освоения космоса — расширение среды обитания. Конечно, на МКС проводятся какие-то эксперименты. Но я хотел бы процитировать слова Михаила Тюрина, нашего космонавта, который неоднократно летал на международную космическую станцию. Он сказал: к сожалению, наука, которую мы там проводим, примерно на уровне курсовых работ начальных курсов института.
— Геннадий Иванович Падалка, известный российский космонавт, почти 600 суток провел на орбите. Недавно вернулся из полета. Он у нас на связи. В первую очередь мы хотим вас поздравить с Днем космонавтики, пожелать вам счастья и успехов творческих. Это профессия творческая. Космические эксперименты, которые вы проводили на МКС, оправдывают необходимость нахождениякосмонавтов и такие большие затраты?
— Я бы хотел вам напомнить о том… я вообще хочу сказать о человеке и о его пребывании в космосе. Нужны или не нужны пилотируемые полеты. Американский телескоп «Хаббл», с него приходит уникальная информация. Как только его вывели, оказалось, что у него расфокусированы зеркала. Туда отправили экипаж. Потом еще было порядка пяти или шести миссий для его обслуживания. Это самый хороший пример в пользу того, что человек там должен быть. там ни один автомат без человека работать не будет.
— Какие эксперименты проводили вы в своей экспедиции? Что они дают людям на Земле?
— Я проводил очень много экспериментов. Если сравнивать со станцией «Мир» и сейчас с российским сегментом МКС, я соглашусь с тем же Михаилом Тюриным, что это общий провал нашей науки. Эти вопросы нужно задавать Российской академии наук. На «Мире» мы делали гораздо больше. Программа была достаточно весомая. Примерно процентов 60-70 — фундаментальные изыскания. А что касается медицины, биотехнологий, технологий, очень было много достойных работ. Скажем, «Плазменный кристалл», который даже выставлялся на Нобелевскую премию. Это совместная разработка физиков наших и немецких. Он и поныне проводится там. Начали еще на «Мире» его и продолжается эксперимент на МКС. Только уже более обновленный в плане техническом.
— Вы сами признали, что уровень научных работ на МКС ниже. А с чем это связано?
— Это вопрос не к космонавтам и не к тем, кто создает космическую технику. Есть уникальная лаборатория, которую создали люди. Она там работает сейчас. А дальше вопрос к нашим ученым: чего вы хотите там? Космонавты — это только посредники. У нас несколько десятков проектов. Мы порой даже не совсем понимаем, чем мы занимаемся. Но это обслуживание, сборка, устранение неисправностей, сброс данных. Там вообще без человека не обойтись.
— Я читал, что американские астронавты время от времени запираются, не пускают наших космонавтов в свой сегмент и ведут там научные исследования, связанные с оборонной тематикой. Это так?
— Нет, это не так. Это на 200 % не так. Я там был дважды командиром. У нас были бельгийцы, японцы, канадцы. Нет, никогда не закрываются, не запираются. Комплекс открыт просто даже по причинам безопасности. В случае срочной эвакуации — разгерметизация или пожар, которые могут случиться в любую секунду. Грубо говоря, это просто вранье. Я не знаю, откуда такие слухи идут. Все отсеки открыты, модули все открыты. По мерам безопасности не положено ихизолировать и закрывать. Не занимаются какой-то военной тематикой. Ничего этого не было, при мне во всяком случае. Да и нет смысла заниматься на МКС военной тематикой, если у них есть отдельные полеты на шаттлах. Если нужно, то шаттлы, которые не стыкуются к станции, возможно, там они чем-то занимаются. А на МКС — нет. Этого нет вообще. Ни с нашей стороны, ни с американской.
— Шесть человек на орбите, разная ментальность, разные привычки. Как вы там уживаетесь?
— Да мы не уживаемся, мы нормально живем.
— Это принцип общежития?
— «Уживаетесь» — это не то слово. Мы просто живем. Мы знаем друг друга еще до полета. На протяжении ряда лет, пока мы готовимся, пока дублируем экипажи. Два-три года, как минимум. Поэтому довольно близко друг друга узнаем. Никаких проблем. Дополняем хорошо. У нас была уникальная возможность, когда комплекс начал обслуживаться шестью членами экипажей, как раз собрались все, как один. Особо не подгадывая, просто так получилось: американцы, россияне, японцы, бельгиец, канадец. Великолепно. Разные привычки, разные традиции. В этом, наверное, и интерес — узнать что-то новое друг о друге.
— Мне говорили, что у людей, которые находятся долго в космосе, у них привычки и вкусы в пище меняются. У вас были такие изменения?
— Не было. Я это слышал. Я думаю, привычки такие же, как на Земле. Если очень долго есть одно и то же, устаешь. В конце концов это просто надоест. Питание у нас интегрированное — российская, американская, мексиканская, итальянская, японская кухни. Хотя это очень индивидуально.
— В отличие от московских ресторанов, то, что подают на борту МКС, никогда не вызовет отравления?
— Ну да.
— Один очень высокопоставленный сотрудник РКК «Энергия» в откровенном разговоре сказал: знаешь, сейчас уже давно наблюдается кризис жанра околоземной космонавтики. Сколько можно высасывать из пальца какие-то эксперименты? МКС еще десять лет пролетает.
— Неужели мы за это время все так хорошо узнали на околоземной орбите, что нам делать тут нечего?
— Ты ставишь вопрос в философской плоскости: есть ли пределы познания? Нет,если мы 10 тысяч лет еще будем летать по околоземной орбите, мы всякий раз что-нибудь новое будем узнавать.
— А мне кажется, что база на околоземной орбите нужна постоянно.
— А где деньги, Зин?
— Геннадий Иванович, ваша точка зрения: мы уже исчерпали наши возможности на околоземной орбите?
— Да я бы не сказал, что исчерпали. Но в любом случае даже для межпланетных перелетов нам нужна база, от чего можно было оттолкнуться и лететь дальше, не стартуя с Земли.
— В этом плане — да. Тот же комплекс для полета к Марсу и дальше. Его нужно собирать на околоземной орбите. Какое-то время этот комплекс будет выполнятьроль околоземной станции.
— И будет там собран благодаря тому уникальному опыту, который мы получили. Я имею в виду те работы, которые мы выполняли в открытом космосе. Так что годы не прошли впустую.
— Вопрос только в том, стоит ли продолжать нам совершенствовать «Жигули» или уже переходить к «Тойоте».
— Я не думаю, что мы совершенствуем «Жигули». Мы интегрированы в международный проект. На «Жигулях» нас бы туда вряд ли взяли.
— В интервью Михаил Тюрин довольно откровенно сказал…
— Я тоже говорю о том, что у нас, увы, все наши ракеты, недавно нас посещал премьер Путин, все наши корабли и станция в том числе построены на технологиях 60-70-х годов. Нужно что-то новое, нужен прорыв. Нужен какой-то вектор. В Америке этот вектор движения задает президент. У нас почему Федеральное космическое агентство. Куда мы идем дальше? На околоземной орбите? Нет такого четкого анализа. Исчерпали или не исчерпали. Должны быть проработки. Куда мы движемся дальше — к Луне или к Марсу. Нужно создаватьновую технику.
— Но создавать принципиально новую космическую технику можно лишь в том случае, если в космосе будут поставлены принципиально новые цели, которые нужно будет достичь с помощью этой техники.
— Совершенно верно.
— Если мы будем болтаться вокруг Земли, ничего принципиально нового не создашь.
А. Милкус:
— Мы продолжаем разговор… Остановились мы на том, что, в принципе, у нас технические-то возможности есть, а вот какой-то политической воли или там идеологически… вот прошло 49 лет, как я понимаю, мы не понимаем, а что мы делаем в космосе и зачем. То есть, технически мы ездим, ну, как на машине мы ездим — влево-вправо, а вот цели, как я понимаю, нет, что ли, получается?
Ю. Караш:
— Саш, я вообще считаю, что российскую космонавтику поразила так называемая голландская болезнь. Это вот когда у нас есть какой-нибудь продукт, который мы получаем уже практически так же легко, как нефть. Я имею в виду наработанные советские технологии — это вот ракетоносители «Союз», корабли «Союз», модули для космической станции. Уже практически не надо прилагать никаких усилий, чтобы их воспроизводить, они действительно уже как сосиски скатываются с конвейера. Ну, вот, это, с одной стороны, хорошо, действительно, сейчас космические корабли «Союз» станут единственным средством, которое сможет доставлять людей на МКС и обратно. И «Прогрессы» тут будут очень большую роль играть, как транспортные корабли. То есть, хорошо, что на российскую технику есть спрос. Но, с другой стороны, это очень плохо. Потому что, когда уруководства отечественной космонавтики отсутствует стратегическое видение, когда оно ничего не видит дальше своего носа, то оно вот с энтузиазмом рапортует о том, что Россия — мировой лидер по числу космических пусков. И все! А что за этим стоит, не поясняется. Это все равно, что говорить — Россия больше выпускает «Жигулей», чем «Феррари», поэтому «Жигули» лучше, чем «Феррари». Вот смысла в таких заявлениях примерно столько же. Ну а куда дальше идти? Как я уже сказал, конечно, это только за пределы околоземной орбиты. Это даже не Луна. В свое время очень известный американский астрофизик Карл Саган сказал: «Освоение космоса, для того, чтобы продолжать пользоваться поддержкой налогоплательщиков, политиков, оно должно захватывать дух, оно должно завораживать». Саш, кого сейчас завораживают старты «Союзов», «Прогрессов», репортажи с орбиты? Это уже ничего, кроме зубной боли, вызвать не может.
— Я хочу поспорить. И, может, ко мне присоединится, у нас сейчас на связи известный космонавт Александр Иванович Лазуткин. Александр Иванович, вы слышите нас?
— Слышу.
— Александр Иванович, с праздником вас! Насколько я знаю, вы сейчас в музее космонавтики находитесь на ВДНХ, да?
— Да, сижу тут.
— Вот мы с Юрой тут спорим уже минут 40, наверное, по поводу того, когозахватывает космонавтика. Скажите, вот сейчас много людей в музее и вообще? Людей захватывает космонавтика, есть еще молодежь, которая этим интересуется, в музее космонавтики сейчас много людей?
— Много, сейчас здесь много школьников — экскурсии такие организованные. Они приходят сюда целыми классами.
— Есть у вас ощущение, что падение интереса к космонавтике есть? Что сейчас это уже такая отрасль, как, не знаю, ну, сельское хозяйство?
— Ну, во-первых, конечно, космические репортажи должны захватывать, но они не могут захватывать постоянно — это моя такая точка зрения, нужен какой-то передых в этом плане.
— Мы не сильно долго передыхаем?
— К сожалению, вот этот передых выпал так вот на мою жизнь — я вообще думал, что мы намного быстрее будем развиваться по жизни и поэтому я поступил в Московский авиационный институт, пришел в ракетно-космическую корпорацию«Энергия», тогда она была НПО. И думал — надо бы успеть попасть в отряд, потому что вот американцы побывали на Луне, значит, и наши должны скоро полететь — мне очень хотелось туда полететь, потопать по Луне. И походить по Марсу.
— Ну, это вот такая внутренняя позиция. А нам-то, народу, зачем? Ну, хорошо, чтобы вот Александр Иванович Лазуткин походил по Луне… Вот смысл какой, как вы считаете, вот вкладывать деньги?
Лазуткин:
— Господи, как вот привыкли деньги считать, хотя деньги здесь небольшие. Меня больше всего убивает, когда люди говорят — мы большие деньги тратим… Деньги мы тратим небольшие… если сравнить вообще с чем-то…
Ю. Караш:
— Вы, кстати, очень правильно подметили — деньги небольшие.
Лазуткин:
— Просто если бы сейчас объявили — ребята, у нас готовится экипаж, который полетит на Марс, старт состоится в ближайшие недели две. Я не думаю, что эта бы новость не привлекла бы внимание людей всей планеты. Или бы сказали — экипаж подходит к Марсу, вот он выходит на околомарсианскую орбиту. Телевизионные репортажи бы оттуда захватывали всех людей, невзирая даже на тех, которые вот сейчас говорят — зачем нам тратить такие деньги и что мы там вообще будем иметь. Это интересно, во-первых Во-вторых, это новые знания. Хотя, вы можете сказать, какие там новые знания. Это новые знания. Это человек впервые удалится туда, в далекий космос, впервые почувствует на себе это состояние, это пространство — это уже новые знания. И когда говорят, зачем нам лететь на Марс, — да для того, чтобы ответить на вопрос, который всех землян волнует — есть ли там жизнь или нет. Я считаю, что лететь надо.
Ю. Караш:
— Я бы даже более широко поставил вопрос. НЕ просто есть ли жизнь на Марсе, а вообще — откуда мы, откуда взялась жизнь на Земле?
Лазуткин:
— Ну да, это такой вопрос в голове сидит — со школьной скамьи, из кинофильмов…
А. Милкус:
— Я не знаю, может, я такой ретроград, но я для себя сформулировал такой ответ на вопрос, более прагматичный, с такими земными понятиями. Вот когда американцы запустили и начали создавать свою лунную программу, это же дало большущий толчок для технического прогресса, для развития науки на самой Земле. То есть, мне кажется, что считать, сколько денег потратили на Лунную экспедицию — это не тот эффект. Даже то, что 300 килограммов лунного грунта привезли, это, по-моему, побочный эффект вот этой космической программы. Важнее другое. Целое поколение ребят, которые заинтересованы наукой, техникой, которые пошли в электронику, в компьютеры — вот то, что сейчас компьютеры создаются в Америке — вот эта Силиконовая долина американская — это же все возникало, вот эти: материаловедение, новая электроника — оно все создавалось под лунную программу.
— Совершенно верно.
— И это то, что дало возможность развиваться Америке и потом. В автомобилестроении, в кораблестроении, в создании надежных летательныхаппаратов авиационных. По-моему, это так.
А. Лазуткин:
— Я хочу сказать, что вот в принципе у американцев идея послать людей на Луну, она сплотила всю нацию и везде ощущался этот подъем. И каждый человек, наверное, который рядышком или около был с космической отраслью, он ощущал себя сопричастным с этим делом. И я думаю, что и в данном случае такие масштабные, наверное, идеи — они должны сплачивать нацию. А лучше, если там будет сплачиваться вообще все человечество. Если проект будет международный, то он и привлечет внимание всех, всех, всех. Все сплотятся и скажут — ура, мы вместе сделали это!
А. Милкус:
— Александр Иванович, я знаю, что вы много работаете со студентами, скажите, сейчас много ребят, которые интересуются космонавтикой, которые готовы идти винженеры, во врачи, технологиями заниматься, в космонавтику идти?
Лазуткин:
— Я скажу, что не так много, как хотелось бы — нет такого ажиотажа, что космос однозначно привлекает их. Он однозначно привлекает подростков, лет до 15, когда их можно увлечь этим делом…
А. Милкус:
— Ну вот, опять же, если мы говорим о дальнейшем развитии космонавтики, и не только космонавтики, или вообще говорим об инновационном, технологическом развитии экономики, другого варианта нет, то вопрос…
Ю. Караш:
— Нет, почему, мы можем продолжать сидеть на нефтяной игле. Некоторые предлагают…
— Ну, вот если мы будем сидеть, то мы нашим потомкам, даже во втором-третьем поколении ничего не оставим, кроме пустот в земле. Если мы будем развиваться как технологическая держава, то действительно, вот как Александр Иванович говорит, и я знаю это по другим данным — что не хватает специалистов молодыхдля инновационной экономики, которые бы могли заниматься не только космонавтикой, но и другой техникой.
— Саша, скажи мне, пожалуйста, как можно увлечь тухлятиной? Вот что ты предлагаешь? Звать молодежь в инженерию, в науку, для чего? Чтобы совершенствовать космические корабли «Союз»? Ракетоносители «Союз»? Чтобы делать модуль для очередной околоземной станции? Да вы знаете, им интереснеебудет пойти и видеомагнитофоны где-нибудь чинить в киоске, чем заниматься тиражированием этой, безусловно, хоть и надежной, хоть и до сих пор, к сожалению, и к счастью, для России, одновременно, пользующейся спросом, но уже очень дряхлой техники.
— Вот, кстати, последняя информацию, которую я получил вчера — о том, что ракета «Ангара», которую создают…
— Ее уже 10 лет создают…
— Опять она готова в ближайшее время не будет, обещают в 10-11-м году, а теперь уже в 12-м, говорят, опять денег не хватает и так далее. То есть, мы даже космическую ракету новую создать не можем, мы все занимаемся репликами.
— Саш, вот если посмотреть на историю исследования и освоения космоса, то мы увидим, что космическая техника создавалась быстрыми темпами и хорошо создавалась — тогда, когда в ней была действительно острая необходимость. Вот так появился корабль «Восток», затем «Союз», американский сначала «Меркурий», потом «Джемени», потом «Аполлон», потом «Спейсшаттл». Когда в этом есть острая необходимость. Говорить, что есть острая необходимость в «Ангаре» — да, она экологична, она лучше, чем «Протон», но вот если бы, допустим, по какой-то причине со следующего года «Протоны» бы уже не смогли летать, тогда бы эта «Ангара» была бы создана через год. А поскольку «Протоны» продолжают летать, да, возникают проблемы с Казахстаном, периодически на полеты в «Протонах» вводятся моратории, после их аварии. Но все равно, потом «Протоны» снова возобновляют свою эксплуатацию. То есть, другими словами, острой необходимости в «Ангаре» нет.
— Ну реформирования определенные идут. У нас сейчас на связи заместитель начальника центра подготовки космонавтов Юрий Павлович Гидзенко. Мы хотим вас поздравить с Днем космонавтики. Юрий Павлович возглавляет сейчас обновленный центр подготовки космонавтов. У меня ощущение, что там идет развитие определенное. Там вот пришли люди, которые знают, что надо делать и как, и куда двигаться.
— Саш, вот это золотые слова — пришли люди. Вот именно от людей очень многое зависит. И очень многое зависит от лидерства. Вот сейчас центр подготовки космонавтов возглавляют люди с открытым умом, настоящие инженеры, прекрасно разбирающиеся в политике. Я имею в виду и Сергея Крикалева, и Юру Гидзенко.Ну, понятно, каков поп — таков и приход.
А. Милкус:
— Юрий Павлович, как вы считаете, вот центр подготовки сейчас закладывается на какие полеты? Вот вы, как человек, который трижды летали в космос, видите будущее космонавтики, и кого вы сейчас готовите? Я имею в виду, какую перспективу вы видите в своем центре?
Ю. Гидзенко:
— У нас одна из самых главных задач была при переходе из ведения Минобороныв ведение Роскосмоса — это главное было сохранить все то лучшее, что было в центре подготовки за прошедшие 50 лет, и чтобы это дальше приумножалось. Самое главное было людей сохранить. Вот сейчас уже принято решение, чтобы международная космическая станция до 2020 года летала. Причем, обеспечение всем необходимым Международной космической станции, начиная от еды-воды и заканчивая каким-то оборудованием, это все возложено на 90% на Россию. Это четыре старта и четыре посадки в год. Это 5-6 грузовых кораблей в год. Вот это наша ближайшая перспектива на десятилетие.
А. Милкус:
— А нет ли опасности, что, увязнув в тиражировании древних «Союзов» и древних «Прогрессов», несмотря на то, что их модернизируют, таким образом, руки у нас будут связаны в развитии технологии, в то время, как американцы, избавившись от «Шаттлов», которые в этом году встанут на прикол, они сделают следующий шаг — они создадут корабль будущего.
Ю. Гидзенко:
— Я пока не говорил бы о том, что они что-то создадут. Почему? Потому что у них было в планах после прекращения полетов «Шаттлов» начать летать на международную космическую станцию своим кораблем. Но эта программа у них благополучно завершилась. Они не будут над ней работать.
Ю. Караш:
— Юр, это решение еще должен конгресс одобрить, так что не будем спешить, конгресс еще может сказать нет, будем продолжать делать… Еще официального решения нет…
А. Милкус:
— Не в этом дело. То есть, получается, что мы будем продолжать быть извозчиком у американцев еще много-много лет?
Ю. Гидзенко:
— Я бы не назвал это извозчиком, мы будем доставлять их экипажи — это, естественно, будет не на безвозмездной основе, мы будем доставлять все то, что нам нужно, на станцию — там расходные материалы, оборудование и т.д. Я понимаю, конечно, корабль не новый, конечно, он модернизируется. Вот все будет нормально, в сентябре полетит, по сути дела, новый корабль в старой оболочке,вот Саша Калерии(?) с Олегом Скрипочкой полетят. Все-таки шаг вперед есть. Ну и плюс мы работаем, работаем над созданием нового корабля, идут уже проектные работы, выделены на этот проект деньги…
А. Милкус:
— Кстати, какой смысл вкладывать в новый корабль деньги, когда и старый летает? Вот его обновили, вы сами говорите, старый корабль в новой оболочке.
Ю. Гидзенко:
— Будет не трехместный, а шестиместный корабль. Все-таки это будет уже не 7,5 тонн, а это будет уже где-то в районе 11 тонн. Естественно, это все рассчитано на новый носитель, о котором вы говорили. Ну, это наша перспектива и мы в любом случае над этим работаем.
А. Милкус:
— Так мы будем летать своими кораблями, а у американцев программа «Орион» закрыта? То есть, у них своего пилотируемого корабля в ближайшие годы не будет?
Ю. Гидзенко:
— Не будет.
Ю. Караш:
— Работы по созданию этого корабля были поручены двум частным компаниям — «Оргэтал сайнс» и «Спейсэкс», насколько я знаю. Причем, будут переданы технологии, которые были уже наработаны в рамках проектирования…
— Ну вот конкретного срока…
— Нет, такого нет. Ну, считают, что лет где-то через 6-7 эти корабли полетят. Хотя решение это было подвергнуто специалистами НАСА, и не безосновательно… Ну, как можно компаниям, которые, по большому счету еще даже не научились полезные нагрузки обычные отправлять в космос, как можно им поручать создавать пилотируемый корабль? Это решение спорное и я предполагаю, что все-таки оно будет очень серьезно скорректировано.
— Получается, что главным сейчас по МКС на многие годы становится Россия?
— Безусловно, так оно и есть, да, именно так и есть. По поддержанию работоспособности, по эксплуатации.
— То есть получается, что на Марс ни американцы, ни мы не летим?
— Да нет, все-таки планы такие существуют, Джордж Буш эту программу тамозвучил. У нынешней администрации, я так понимаю, несколько другие планы. Планы есть и у нас также на Марс полететь. Все мы понимаем прекрасно, что это удовольствие очень дорогое — одна сторона это не осилит никоим образом. И, естественно, это сложнейшая техническая задача. И эта задача требует не одного-двух лет для того, чтобы ее реализовать. Дай бог, чтобы это было хотя бы лет через 20, наверное.
А. Милкус:
— Вот у нас в эфире был Александр Иванович Лазуткин, он сказал, что, когда он поступал в МАИ, он надеялся, что, когда он закончит и попадает в отряд космонавтов, у него будет шанс походить по Луне. А как вы считаете, текосмонавты, которых сейчас набирают в центре подготовке, вот я знаю, что будет еще один набор, у них будет шанс попасть на Марс?
— Если говорить о нынешнем поколении молодых ребят, которых мы сейчас набираем, им, конечно, более реально по Луне походить, нежели по Марсу…
— Юрий Павлович, но вы-то сами на Марс?
— Прямо сейчас?
— Ну, внутри себя?
— Внутри бы да. Если бы были решены все те сложные технические проблемы и был бы решен вопрос безопасности этих полетов — я имею в виду вопрос безопасности пилотируемых полетов — то почему бы и нет?
А. Милкус:
— Продолжаем разговор. Вот из тех реальных шагов или, мне кажется, что реальных, которые сейчас совершаются, если мы говорим о перспективе марсианской, это готовящийся эксперимент в Москве, в институте медико-биологических проблем — Марс-500 — когда 500 дней будут испытатели находиться в прообразе марсианского корабля, на земле, и как бы имитировать полет. Мне кажется, что такие исследования больше для науки…
— Я бы не назвал Марс-500 имитацией полета к Марсу. Не надо себя обманывать. Как бы ни хорошо владели участники этого эксперимента системой Станиславского, они все равно не смогут убедить себя и окружающих, что они в реальном полете на Марс. То есть, этот психологический аспект будет в известной степени компенсироваться тем, что они будут знать, что они на земле. Ну, наверное, да, наверное, как-то это будет вкладом в подготовке таких эмоционально-психологических аспектов будущего марсианского полета. Но не более. Вот это, наверное, главное. Теперь вот что касается стоимости — что никакая страна не осилит. Всегда вспоминаю в таких случаях анекдот про двух новых русских, когда один говорит я купил галстук за 1000 долларов, а другой ему говорит — ну и дурак, я знаю место, где можно тот же галстук купить за 2000 долларов. То есть, можно, конечно, на Марс слетать за 25 млрд. долларов, а можно слетать за 250, а можно за два триллиона слетать, да. Сейчас главная задача — дотянуться. И вот у России есть прекрасный проект облетнойорбитальной экспедиции к Марсу, которую можно осуществить где-то в районе 25 млрд. долларов. Причем, эта стоимость будет растянута на 12-14 лет. Это то, что России абсолютно по карману. Теперь что касается корабля. Действительно, может ли создание нового корабля считаться каким-то прогрессом нашей космонавтики? Да, наверное, может, но в очень умеренных рамках. Вот если бы этот корабль создавался в 60-е годы, можно было бы говорить о том, что действительно российская космонавтика идет вперед семимильными шагами. Но в современноммире космический корабль всего лишь трап, по которому к некоему пилотируемому комплексу доставляются люди и грузы. Вот говорить о том, что космонавтика идет вперед, наша российская, потому что мы создаем новый корабль. А это все равно, что поставить, допустим, цель перед отечественнымавиастроением — создать новый самолет. А вместо этого начать создавать трап, по которому люди и грузы будут подаваться на борт этого самолета. Можно ли это назвать прорывом в самолетостроении? Я думаю, нет. Вот то же самое и здесь — да, будем создавать новый корабль. В 2020 году МКС сойдет с орбиты, куда мы будем на этом корабле летать? Что, начнем возить туристов или вернемся к полетам по сценариям «Союзов» конца 60-х –начала 70-х годов?
— По-моему, мы до сих пор летаем по этому сценарию?
— Нет, ничего подобного, «Союзы» используются в качестве трапов — доставки людей на станцию и обратно. А в 60-е годы они летали по автономным программам. Самый длительный полет — это Севастьянова и Николаева — сколько, 16 суток, по-моему, он продлился. Вот это была как бы автономная миссия, это была мини-космическая станция. Но мы же не вернемся к полетам по тому сценарию — это уже будет такой регресс…
— Я так понимаю, я разговаривал с американскими астронавтами буквально недавно, идея такая — не сводить и после 2020 года МКС с орбиты, заменять износившиеся модули и превратить ее в базу, которая была бы основой для строительства межпланетный кораблей. Потому что все равно собирать корабли надо на орбите.
— Саш, ну это не планы, это какие-то разговоры кулуарные, которые серьезные специалисты не ведут. А вот насчет того, что менять модули — да. Но давай вспомним сказку «Волшебник изумрудного города», как обычный человек стал железным. Сначала заколдованный топор отрубил ему одну ногу, ее поменяли на железную, потом другую и т. д. Ну, кого мы будем водить за нос таким подходом к эксплуатации МКС? В конце концов, мы е полностью обновим, да. А зачем? Зачем тратить колоссальные деньги на создание этого «железного дровосека», в то время, как, может, за меньшие деньги можно будет достичь Марса? В каком случае будет большая отдача от вложений в космонавтику? От того, чтобы затирать до дыр околоземное пространство или от того, чтобы действительно осваивать новые миры, в буквально смысле слова.
— Я так понял, что в ближайшее время у нас никаких перспектив марсианских нет?— Совершенно не обязательно. Тут должно быть четкое политическое решение. Россия и технически, и экономически сможет осуществить облетно-орбитальную миссию к Марсу в течение ближайших, скажем, 12-14 лет.
Источник: alt.kp
|
